Украина: парадоксы роста и развития

Украина снова — уж который раз — стоит перед выбором своего пути.
Оценивая экономические программы политических партий, победивших на выборах 30 сентября, я не увидел чего-то похожего на модель развития экономики, повсюду — скорее набор лозунгов и обещаний. Народ соблазняют тем, что он хочет слышать, а не тем, что нужно для развития страны.
И я не уверен, что украинский избиратель, приученный к подачкам, позитивно воспримет созидательную программу развития, требующую больших отвлечений средств, в том числе от потребления. Население Украины, избалованное соблазнами, в ответ может выставить, — как это было в разлагающемся древнем Риме, — требование «хлеба и зрелищ». Ведь ясно, что крен в сторону долгосрочности (а без этого нет развития) именно в Украине — с ее непомерно затянувшимся восстановительным периодом — мало совместим с потребительской моделью. Это у финнов (или послевоенных немцев, японцев и т.д.), среди которых скромность и даже аскетизм в трудные времена были присущи и элите, а не только «низам», существовала готовность экономить ради лучшего будущего. Для жителей же Украины, изверившихся во всем, ущемление настоящего во имя благополучного будущего — это даже не журавль в небе, а несомненный обман. Поэтому того украинского премьера, который отдал бы предпочтение подлинной (а не липовой, как всегда) инновационной стратегии развития перед потребительской моделью, может постичь судьба политического камикадзе.
Возникает вопрос: действительно ли Украина обречена на потребительскую модель? Потребительскую модель можно ведь легко сочетать с таким, как сейчас, инерционным ростом, но не с развитием, то есть не со структурными сдвигами, нацеленными на высокотехнологичность. Однако продолжать традиционный рост, обеспечивающий высокие темпы, становится опасным. Высокие темпы украинской экономики, исчисляемые в ВВП, обманчивы; они годятся лишь для сравнения с самими собой и для самолюбования. Сам ВВП как измеритель развития уязвим в двух отношениях. Во-первых, в условиях низкотехнологичности в нем вместе с информацией о подъеме темпов может существенно расти «промежуточный» продукт, что искажает сравнение с высокоразвитыми экономиками в пользу слаборазвитой украинской. Во-вторых, ВВП как показатель стоимостной, в инновационно развитых экономиках может при быстром наращивании успеха даже снижаться, что делает его для измерения развития неприемлемым. Так, в США за 1998–2003 гг. физический объем производства информационных услуг вырос вдвое, а стоимостной объем производства ЭВМ и коммуникационного оборудования сократился более, чем на 15%. То есть успех в случае ориентации на ВВП как критерий роста может выглядеть неудачей.
Но верно и обратное: страна может «пасти задних» сравнительно с другими странами, но выглядеть успешной по показателю роста ВВП. Именно это произошло в Украине. Убаюканная высокими темпами, страна не заметила, как ее оттерли на обочину. Ведь при самом, как нам кажется, быстром беге, Украина ускоренно отстает в развитии от все большего числа стран — даже тех, которые еще недавно по критериям высокоразвитости ей не годились и в подметки. Если в конце 80-х — начале 90-х годов Украина уступала по важнейшим параметрам развития лишь странам «золотого миллиарда», а среди 15-ти республик СССР была наиболее развитой, то ныне ее опережают уже примерно три четверти населения планеты. В Европе же Украина отстала даже от еще недавно нищенской Румынии; по жизненно важным показателям она числится среди трех самых отсталых стран, — позади лишь Албания и Молдова. К тому же я не уверен, что среди постсоциалистических стран Восточной Европы есть хоть одна, которая не превзошла бы свой уровень начала 90-х годов. В Украине же нынешний уровень экономики упал и составляет лишь 68% от уровня 1990 года. Тоже симптоматично.
Выход из тупика отставания, в котором оказалась Украина, невозможен на базе нынешней низкотехнологичной восстановительной модели. Предотвратить дальнейшее отставание от новых и новых стран можно лишь на путях инновационной модели. Сегодня страны мирового авангарда успешны потому, что они на 70–80% преуспевают за счет доходов от высокотехнологичных инноваций.
Однако сложность перехода к инновационной модели не сводится к проблеме «добывания» средств и к их перемещению в инновационные анклавы или к возможному падению темпов роста из-за отложенного на ряд лет эффекта. Наибольшая трудность заключается в формировании системы институтов, обеспечивающих востребованность инноваций, поскольку рынок сам по себе — без взаимодействия с такой системой — в научно-технологической сфере бессилен.
Речь идет о преодолении размытости собственности; о создании инновационных кластеров и венчурных фондов; о системе льгот и преференций; о законодательном обеспечении госзаказа по контрактам; о современном (Delphi-метод и т.д.) планировании, нацеленном на будущее; о создании мотивов для выстраивания «длинных» денег (полновесные пенсионные, страховые и иные фонды), вовлекаемых через акции в полноценный фондовый рынок и т.д.
Не спасут в этом отношении и иностранные инвестиции. И это притом, что значимость иностранных инвестиций трудно переоценить — именно от них в решающей мере зависит оптимальное сочетание традиционных инноваций с потребительской моделью. Роль иностранных инвестиций в большой степени рутинная — обновление стареющих фондов, не более того. Высокотехнологичные инновации в Украине весомую отдачу дадут не сразу; между первичными вложениями и отдачей в провальной (по высоким технологиям) ситуации неизбежен многолетний лаг. Отвлечение средств от традиционных отраслей может стать болезненным. И компенсировать недобор доходов в течение какого-то периода (до получения доходов от высокотехнологичных инноваций) призван иностранный инвестор. Он ведь в нашей неустойчивой ситуации в высокотехнологичное будущее не устремится, — для иностранных инвесторов это слишком рискованно. Надежным источником доходов для него является модернизация наших традиционных (прежде всего экспортных) отраслей, а также торговля, финансовые схемы, то есть отрасли с быстрой отдачей. В условиях, когда весомые финансовые средства отвлекаются в бедной стране на будущую высокотехнологичность, вложения в традиционные отрасли особенно важны (в том числе для поддержания потребления).
При этом нужно помнить, что рассчитывать на западные инвестиционные вложения в высокие технологии Украина не может даже в случае обретения устойчивости. Не та страна. Полноценное взаимодействие на стратегической высокотехнологичной основе для Украины возможно лишь с Россией, где наши экономики пока еще взаимодополняемы. Более того, без симбиоза с Россией на научно-технологической основе инновационная модель развития Украины вообще не состоится: страна будет лишена и научно-технологической подпитки, и столь важного для инноваций эффекта масштаба.
Нам, в Украине, нечего кивать на Китай, или Россию, куда идут высокотехнологичные инвестиции. Китай — наиболее мощный на планете инвестиционный магнит. Существующая на сегодня модель экономической глобализации уже не столько евро-атлантическая, сколько азиатская. Это признают и сами американцы. Поэтому ввиду особой инновационной привлекательности огромного, быстро растущего китайского рынка в Китай буквально хлынули западные компании, в том числе и высокотехнологичные. Россия же, обладающая крупнейшим финансовым потенциалом, способна сама скупать акции высокотехнологичных западных компаний.
Однако Китай, как, впрочем, и Россия, не очень-то полагаются на западные высокие технологии. Дело в том, что, будучи вторичными, используемыми вначале в экономиках стран Запада, эти технологии, дойдя до Китая или России, теряют статус эксклюзивных, а значит, подлинно высокодоходных. Наивысший доход инновация дает в момент создания новой рыночной ниши, когда «власть» над новинкой монопольна и спрос превышает предложение. Затем, в ходе все большего тиражирования новинки, норма прибыли усредняется и становится обычной, — и это даже в ситуации, когда технология продолжает быть лучшей в мире. Отсюда первостепенная значимость для каждой успешной страны своей, а не чужой базы получения высоких технологий. Тут действует «право первой ночи». И тот же Китай, как и Россия, и даже маленькая Финляндия, гоняясь за зарубежными новинками, считают все же главным источником инновационного дохода свою эксклюзивно получаемую интеллектуальную ренту. И в Украине, пока не все потеряно, надо возродить свой научно-технологический потенциал и институционально обеспечить его востребованность. Иначе отставание неизбежно и при наличии модернизаторских подходов, и при притоке западных инвестиций.
Но проблема не только в экономике и технологиях. Во всех странах предпосылками инновационного рывка были всплески созидательной энергии, надежд и подъем духа. В Украине с этим плохо. Верхи растленны и эгоистичны; низы депрессивны. Причин этому много, они известны, но квинтэссенция произошедшей в стране социальной и ментальной катастрофы — это запредельный разрыв между богатством и бедностью. Так, если мы сравним соотношение децильных показателей (10% — самые бедные, и 10% — самые богатые) в разных странах, то окажется, что в странах ЕС показатель этот варьирует в пределах 1:5, 1:7; в Японии, — 1:4,5; в Украине недавно было 1:30, а сейчас уже 1:40!
Такой немыслимый разрыв означает не просто бедность; он уродует психику, порождает в «верхах» своеволие и беспредел, а в «низах» — такие патологии, как безнадежность, утрата смысла жизни, зависть, взаимное недоверие, стабильная депрессия. Какой уж тут подъем духа, какая энергетика… Типичным является массовое иждивенчество, о чем свидетельствует и стремление попасть в благополучный Евросоюз на халяву. В Китае, когда там децильные показатели достигли «потолка» 1:10, с целью предотвращения упадка настроений в обществе, были срочно приняты меры, и соотношение «упало». В Украине же неблагополучие выпирает на каждом шагу. По итогам недавно проведенного общеевропейского опроса, охватившего 24 страны, страна занимает последнее место по многим важным для социального здоровья нации показателям. Так, среди 24 стран Украина оказалась самой несчастной, — и это притом, что еще недавно украинский народ считался одним из самых жизнерадостных в Европе.

Пахомов Юрий Николаевич — академик Национальной академии Наук Украины, директор Института мировой экономики и международных отношений НАН.
Фонд стратегической культуры