1–4 апреля 2006 года в столице Камбоджи состоится встреча исследователей Landemine Monitor — структуры Международной кампании по запрещению противопехотных мин (ICBL), лауреата Нобелевской премии мира 1997 года. Увы, в числе участников не буду я, представитель ICBL в Узбекистане, так как узбекские власти не выдали мне разрешительной «визы» для поездки за рубеж, при этом ничего не пояснив. Было понятно, что правительство Ислама Каримова хотело сорвать мое участие в этом важном мероприятии, так как не хотело того, чтобы мир узнал, как применяются эти наземные боеприпасы против мирных граждан Центральной Азии.
Известно, что минная полоса Узбекистана проложена вдоль границы с Афганистаном, Таджикистаном и Кыргызстаном. В период обострения отношений с Туркменистаном рассматривалась возможность минирования и по периметру
Минная тема — это головная боль узбекских военных, о них не любят говорить ни представители узбекского «пентагона», ни чекисты, в ведении которых находятся пограничники (именно они призваны оценивать боеспособность таких «оборонительных» устройств), эта тема вообще запретна для местных средств массовой информации, не говоря уже о том, что ни одна партия, ни один депутат никогда не высказывались относительно применения минных заграждений. Ведь уже ясно многим трезвым политикам в Центральной Азии, что мины представляют опасность, прежде всего, мирным жителям, а не боевикам или преступникам. С момента закладки первого боеприпаса в землю в 1999 году статистика свидетельствовала подрыв только гражданских лиц и животных, и ни одного случая гибели, ранения участника незаконных военных формирований. Кыргызская и таджикская сторона открыто заявляют об этих фактах, однако Узбекистан продолжает считать подобные сведения государственным секретом.
Иначе как можно считать упорное молчание на мои запросы Министерства обороны относительно применения мин, Министерства по чрезвычайным ситуациям — о случаях подрыва людей, Министерства здравоохранения — о лечениях пострадавших, Министерства народного образования — об информировании школьников через учебные программы об опасности мин. Я уже не стану говорить, что Генеральная прокуратура, которая проводила расследования каждого подрыва на границе, отписалась письмом, мол, запрос перенаправлен в СНБ, а та структура вообще воды в рот набрала, приняла позу трех восточных обезьян. Государственный комитет по земельным ресурсом также никак не отреагировал на заявление предоставить сведения о кадастре заминированных территорий, видимо, или сам не знает, или держит под грифом «секретно». «Гуманный» Олий Мажлис (парламент) вообще не готов рассматривать вопрос присоединения к Оттавской конвенции о запрещении использования, хранения, торговли, производства противопехотных мин. Такое ощущение, что Узбекистан упорно не замечает этого, что на минах продолжают подрываться люди.
Почему Ташкент занял такую позицию? Почему процесс разминирования, о которых иногда говорят
Есть и другое мнение, которое нельзя воспринимать несерьезно. Как заявил один из правительственных экспертов, мины — это последний рубеж защиты военного мундира. «Нынешняя армия мало приспособлена к боевым действиям, большая масса оружия и техники непригодна для эксплуатации, плюс ко всему этому в частях царит хищения и коррупция, столкновения с бандой Джумы Намангани показала низкую эффективность действий всех силовых структур, так как же поддержать моральный и политический дух страны?» — вопрошает он. То есть мины носят чисто политический характер, чем
Ни Таджикистан, ни Кыргызстан никогда официально не заявляли о своих территориальных претензиях к Узбекистану, не угрожали Ташкенту военным вмешательством. Использовать мины против кучки террористов, это все равно, что стрелять из пушки по воробьям. Только снаряды
Есть и третье мнение: мины — это механизм давления на соседей с целью получения политических уступок, например, в решении
Так какая же игра на
Алишер Таксанов