Наука и религия

В наше время ученые, как правило, воздерживаются от публичного обсуждения старой как мир проблемы отношения религии к научному знанию.
И это понятно. Наука — и в этом ее великая сила -  располагает своими собственными, выработанными в течение столетий, способами ведения дискуссий и выработки общих мнений, основанных на данных опыта и рациональных рассуждениях. Поэтому она не может обсуждать утверждения, относительно которых достижение такого консенсуса в принципе невозможно. К их числу относится и гипотеза существования высшей, по отношению к законам природы, силы, которая лежит в основе любой религии. Это ограничение служит важнейшим компонентом методологии науки.
В то же время среди ученых есть религиозные люди, причем немало. По данным проведенного в 1997 году опроса, доля верующих среди американских ученых приближается к 40% (во взрослом населении страны в целом она, по разным оценкам, составляет 80–90%). Как правило, они не видят противоречий между своей религией и профессиональной работой. Некоторые из них даже пытаются убедить широкую публику в том, что религия и наука вполне могут не только двигаться на параллельных курсах, но и конструктивно взаимодействовать друг с другом.
Недавно такую попытку предпринял известный генетик и врач Фрэнсис Коллинз, многолетний директор Национального Института Изучения Генома Человека. Этот научный центр входит в систему Национальных Институтов Здоровья, двадцати семи исследовательских и клинических учреждений биомедицинского профиля, финансируемых за счет федерального бюджета США и в административном отношении подчиняющихся Министерству Здравоохранения. Свои взгляды Коллинз изложил в книге «Язык Бога».
Коллинз отмечает, что его родители были лишь номинальными христианами, а сам он по окончании университета и аспирантуры искренне считал себя атеистом. Религию он считал всего лишь суеверием и постоянно убеждал в этом знакомых. Коллинз вернулся к религии в результате общения с умирающими пациентами, которым, как он заметил, вера часто помогала преодолеть страх перед скорой кончиной. После длительных размышлений он решил, что ни последовательный атеизм, ни религиозный фундаментализм не выражают истины.
Он пришел к выводу, что и в нашу эпоху наука и религия могут предложить вполне гармонирующие друг с другом перспективы понимания Мира и Человека. Наука, по его мнению, служит единственным надежным средством познания природы, в то время как религия помогает понять духовную сущность и моральные устои человека и осознать смысл существования человечества. Коллинз также уверился в том, что природа — это не единственная реальность. Поэтому наука не может обеспечить полного понимания мира, поскольку его сверхъественное измерение ей недоступно. Он также пришел к убеждению, что чудеса, описанные в Библии и в священных книгах других религий, вполне могли произойти на самом деле. Эти взгляды он много лет держал при себе, но в конце концов решил сделать их широким достоянием.

Язык Бога

«Скептики-материалисты» не признают существования сверхъестественных явлений, поскольку уверены, что с помощью надежно установленных законов природы можно объяснить любые события, даже крайне маловероятные. Однако не подлежит сомнению, что можно назвать, бесспорно, реальные события, причины которых ученые любых специальностей, по их собственному признанию, не только не понимали и не понимают, но и никогда не поймут. И дело не в недостатке у них интеллектуальных способностей и воображения, а просто в том, что такие события в принципе необъяснимы на базе законов природы.
К их числу Коллинз относит Большой Взрыв, который, согласно современным космологическим теориям, около четырнадцати миллиардов лет назад дал начало нашей Вселенной. Законы физики, утверждает Коллинз, позволяют описать процессы, которые имели место после Большого Взрыва, однако они не могут ничего сказать о том, почему он произошел. Коллинз уверен, что причиной Большого Взрыва могло быть только вмешательство сверхъестественной силы. «Я не могу понять», — продолжает он, «как природа могла породить самое себя. Такое рождение не могло не быть актом божественной воли». 
Коллинз признает, что после Большого Взрыва Вселенная эволюционировала в соответствии с законами физики. В то же время он напоминает, что если бы начальные условия этой эволюции и значения основных физических констант были чуть-чуть иными,  нигде во Вселенной никогда не возникли бы условия, подходящие для зарождения органической жизни. Это обстоятельство широко известно. Оно имеет целый ряд интерпретаций, не требующих обращения к гипотезе божественной воли, создавшей мир именно таким образом, чтобы со временем гарантировать или сделать достаточно вероятным появление человека. Коллинз тоже явно не становится на позиции ее сторонников, однако дает понять, что она ему импонирует.
В целом, утверждает Коллинз, науки о природе нельзя использовать в качестве основы для суждений об истинности христианства и прочих великих монотеистических религий. Дело в том, что опорой этим религиям служат история, моральная философии и человеческий альтруизм, которые лежат вне сферы применимости естественных наук. Однако он признает, что эта точка зрения сама по себе ставит непростые проблемы. Если считать, что Бог действительно существует, причем в буквальном, а не в символическом смысле, и если признать, что ключевые выводы науки проверяемы и верны, то нельзя избежать заключения, что поучения священных книг и выводы научных статей в своей основе не могут противоречить друг другу.
Но если это так, спрашивает Коллинз, почему же многие верующие не желают признавать правоту науки в ее собственной области? И почему многие ученые убеждены, что занятия наукой несовместимы с религией? Коллинз полагает, что обе стороны проявляют нетерпимость и отказываются от разумного диалога. Оппоненты должны признать, уверен Коллинз, что наука не может отменить религию, а религия — науку. Поэтому их противопоставление не только ошибочно, но, по сути, совершенно искусственно и беспредметно.
Коллинз подробно рассматривает и отклоняет идеи креационизма в их различных версиях. Себя самого он объявляет последователем так называемого «теистического эволюционизма». Эта концепция признает, что дарвиновский естественный отбор сам по себе мог обеспечить возникновение все более сложных организмов, которое, в конечном счете, привело к нынешнему разнообразию видов, населяющих нашу планету. Отсюда следует, что нет никакой необходимости предполагать вмешательство сверхъестественной силы в эволюционные процессы.
Теистический эволюционизм также не отрицает, что человек возник под действием эволюционных механизмов, изменивших направление развития одной из ветвей приматов. В то же время он настаивает на том, что историческое развитие человечества нельзя объяснить на основе биологических законов. Теологический эволюционизм утверждает уникальность духовной природы человека, которая позволяет ему, в отличие от животных, делать различие между добром и злом и искать в своей душе и в окружающей природе признаки проявления божественной воли. В конечном счете, полагает Коллинз, особенность человека, прежде всего, проявляется в его способности познать Бога, которой лишены все прочие живые существа.
Признание основных принципов теистического эволюционизма, утверждает Коллинз, делает возможным «полностью правдоподобный, интеллектуально приемлемый и логически непротиворечивый синтез» науки и религии. Согласно этому синтезу, вездесущий и вечный Бог создал Мироздание и дал ему «правила поведения», которые наука считает законами природы. Когда Бог решил населить нашу планету живыми существами, он использовал для этого «элегантный механизм эволюции», который за миллиарды лет породил гигантское разнообразие микроорганизмов, растений и животных. Бог также прибег к помощи этого механизма, чтобы вызвать к жизни особый биологический вид, представители которого наделены разумом, свободой воли, осознанием добра и зла и стремлением обрести единение со своим Создателем. Бог с самого начала знал, что эти существа, в конце концов, признают Его моральный закон и будут ему следовать.
Коллинз подчеркивает, что его точка зрения полностью совместима с тем, что говорит наука о внешнем мире. Он полагает, что последовательный сторонник теистического эволюционизма может верить в Бога и в то же время заниматься наукой, не испытывая никаких внутренних конфликтов. Бог Библии, подчеркивает Коллинз, это также и Бог генома. Ему с равным успехом можно молиться и служить и в храме, и в лаборатории.

Лаборатория храма или храм лаборатории

Наука и религия ищут одну и ту же истину, только с разных сторон и разными способами. Поэтому настало время прекратить войну между ними и заключить если не вечный мир, то хотя бы прочное перемирие.
Автор «Языка Бога» решительно не согласен с теми религиозными фундаменталистами, которые с легкостью отмахиваются от научного знания, если оно, по их мнению, не соответствует религиозным догматам. С его точки зрения, религия и наука создают взаимодополняющие картины реальности, которые не могут противоречить друг другу. В идеале эти картины должны мирно и счастливо уживаться и сосуществовать в мозгу любознательного и думающего человека двадцать первого столетия.
Многовековой конфликт между наукой и религией, продолжает Коллинз, вовсе не был вызван какой-либо объективной исторической необходимостью. Эту войну, как и многие другие, с обеих сторон начали и углубили радикалы и экстремисты, которые уверяли и уверяют, что ее следует вести вплоть до полного поражения противника. Однако эти призывы нелепы в своей основе. Бог не создает никаких угроз для науки, напротив, он благословляет тех, кто ей служит. Со своей стороны, наука ровно ничем не угрожает Богу, ведь он сделал возможным само ее существование. Поэтому, заключает Коллинз, надо объединить интеллектуальные и духовные ресурсы науки и религии в поиске более полных и глубоких ответов на вечные вопросы, стоящие перед человеком.
Коллинз также останавливается на спорах о допустимости терапевтического применения человеческих эмбриональных стволовых клеток, которые сейчас ведутся в США с большой остротой. Эти дебаты, пишет Коллинз, достигли такого накала, что стали существенным фактором политической жизни Америки. Он не предлагает никаких окончательных решений, однако выражает надежду, что прогресс биомедицинских исследований погасит эту конфронтацию. По мнению Коллинза, ученые со временем найдут способы изготовления способных к полноценному развитию стволовых клеток, которые не потребуют разрушения эмбрионов. А пока такого еще не произошло, не следует призывать к введению запретов на эксперименты в этой области.
Коллинз признает, что убежденные противники подобных опытов могут вполне искренне верить, что эмбрионы потенциально являются полноценными человеческими существами, которыми нельзя жертвовать ни при каких обстоятельствах. Однако их убежденность вступает в противоречие с другим этическим принципом, который требует всеми силами облегчать страдания больных и не допускать их преждевременной кончины. Поэтому надо признать, что эта проблема очень сложна и даже трагична, а потому не допускает простых решений. Те, кто представляет связанные с нею споры всего лишь как лобовой конфликт между верой и атеизмом, ничем не помогают ее разрешению.
Современные биомедицинские исследования, заканчивает Коллинз, порождают немало других ситуаций, вызывающих в обществе острые разногласия. Можно не сомневаться, что такое положение дел сохранится и в предвидимом будущем. В чем бы эти споры ни состояли, было бы ошибкой считать, что люди науки вправе быть в них окончательными арбитрами. Ученые являются экспертами в своих специальных областях, но это не означает, что они в силу этого понимают вопросы морали лучше, чем люди других профессий. Поэтому подобные вопросы должны решаться лишь на основе широкого и непредвзятого диалога, который должны вести сторонники самых различных взглядов (в том числе, и воззрений на науку и религию) и представители всех общественных групп. Встречаясь со все более непростыми вызовами, которые неизбежно будет порождать развитие науки, необходимо искать ответы на основе всех без исключения мудрых и благородных традиций, сложившихся в ходе исторического развития человеческой культуры. Во всяком случае, именно к этому призывает директор Национального Института Изучения Генома Человека — Фрэнсис Коллинз.

Оценить статью
(0)