Куда идет Китай?

Куда идет Китай?

Куда идет Китай?

16 марта состоялось очередное заседание дискуссионного клуба Левого Фронта на тему «Куда идет современный Китай». В дискуссии приняли участие члены РКП-КПСС, КПРФ, СКМ, Движения «Альтернативы», СД «ВПЕРЕД», индивидуальные участники. В дискуссии сразу выявилось два направления: историко-философское — «Является ли КНР социалистической страной и наследником революционного движения (если да, то насколько, если нет, то с какого времени)?» и политическое, касающееся существующих российско-китайских противоречий и путей их преодоления. С докладами и в прениях выступили В. Колташов, М. Васильев, А. Пригарин, Ф. Клоцвог, другие т.т.

В докладе В. Колташова звучала резкая критика «социалистической природы» современного Китая. Докладчик поставил под сомнение такие  критерии принадлежности КНР к социализму, как, соблюдение принципов социального равенства, принципов равенства национальных отношений. Он заметил, что наряду с высокоразвитым современным производством в КНР законсервированы пережитки средневековья и феодализма. В. Колташов поставил вопросы: «Какие существуют в КНР производственные отношения?», «Каков уровень заработной платы трудящихся?», «Какова продолжительность рабочего дня?» По мнению докладчика (со ссылкой на источники) одним из факторов, обеспечивающих тепы роста экономики КНР и  конкурентоспособность китайских товаров на мировом рынке, является чрезвычайно низкая оплата труда и низкий уровень жизни миллионов трудящихся. «Труд в КНР стоит настолько дешево, что питаться в уличном кафе дешевле, чем готовить обед дома, покупая продукты на рынке», подчеркнул он. На этой почве в современном Китае происходит ежегодно до 70 тысяч народных волнений, подавляемых силами безопасности и полицией, среди которых значительное место занимают забастовки на предприятиях с участием иностранного капитала, где нарушаются все мыслимые законы о труде, а также, волнения национальных меньшинств. В связи с этим докладчик не исключает возможность распада КНР под давлением мирового капитала и при участии спецслужб капиталистических стран. В этом случае, по его мнению, на месте  единого государства возникнет несколько полуколониальных режимов с еще более жестокой эксплуатацией трудящихся, чем та, что имеет место сегодня.

Тов. Бураков, напротив подчеркивал, что КНР — развивающаяся страна, строящая «социализм с китайской спецификой». Он не отрицал реалий эксплуатации и капиталистических отношений, объясняя их изначальной слаборазвитостью страны. Тем не менее, основой экономики Китая является по-прежнему государственная собственность, прежде всего, транспорт, добывающая промышленность, а власть в стране (а, следовательно, и экономические процессы) находятся под контролем компартии, руководство которой знает о существующих проблемах и планирует только к середине ХХI века вывести доходы населения КНР «на уровень средней зажиточности».

М. Васильев в своем содокладе изложил, что современная экономическая структура КНР является противоречивой и представляет  «гибрид» плановой экономики, кооперативной собственности и частнокапиталистического уклада. Четкое разграничение этих укладов  затруднено, границы между секторами сильно размыты. Во время начала капиталистической реставрации в России, в КНР звучала ее сильная критика с множеством ссылок на классиков марксизма. Значит ли это, что  теория Дэн Сяопина о «социалистической рыночной экономике» есть более адекватное развитие марксизма в современных условиях?

 По мнению докладчика, нет, не значит. Провозглашая развитие производительных сил страны как главную цель социализма, КПК действительно обращается к работам Маркса и Ленина, однако, существует существенная «теоретическая тонкость».  Ленинский лозунг достижения более высокой, чем при капитализме производительности труда имел и имеет лишь мобилизующее значение для стран, вступивших на путь социалистического строительства в условиях экономической отсталости. Когда В. И. Ленин дает качественную характеристику социализму, он говорит о двух моментах: первое — о достижении высокой производительности труда и второе — о повсеместном учете и контроле над производством и распределением в интересах трудящихся. Оба этих момента тесно увязаны тем, что второе невозможно без первого. Позиция китайских ученых заключается в том, что «плюрализм» в формах собственности (а, следовательно, социальное неравенство), признается ими не только как неизбежная черта начального этапа социализма, но и как необходимая данность всего социалистического общества. Таким образом, и здесь прослеживается кардинальные отличия от разработанных Лениным идей по существу. Социальным выражением этой философии является расширяющийся  курс КПК на сотрудничество с «патриотической» национальной буржуазией внутри страны и вне ее. 

Говоря об успехах роста экономики КНР, следует,  в первую очередь обращать внимание, насколько эти успехи роста поднимают социальную сферу страны. Вместе с тем, известно, что даже в 1991 году КНР тратила на социальные нужды всего 5% валового национального продукта, а социальные гарантии предоставлялись лишь 23% населения, куда  практически не включалось население сельских районов. Для сравнения можно отметить, что, к примеру, Польша, в те же годы ассигновала на цели социальной защиты до 14,9% ВНП. Более того, сейчас, после вступления Китая во Всемирную торговую организацию, в КНР, как и в других странах — членах ВТО отмечается процесс СВЕРТЫВАНИЯ социальных гарантий, практически полная коммерциализация высшего  и среднего специального образования, увеличение доли платных медицинских услуг и др.

По мнению докладчика, самым важным является то, что данный экономический курс неправомерно связывать только с реформами Дэн Сяопина и его последователей. Курс на сотрудничество с национальной буржуазией являлся не тактикой, а ДОЛГОВРЕМЕННОЙ СТРАТЕГИЕЙ КПК, провозглашенной Мао-Цзэдуном еще на VII съезде партии в 1945 году. Безусловно, отношения между КПК и национальной буржуазией не всегда были безоблачными, но, следует иметь в виду два существенных факта:

1) КНР была единственной страной «соцлагеря», где выкуп средств производства у буржуазии в 50 — 60-е годы осуществился практически в полном объеме, что сопровождалось закреплением за буржуазией высоких окладов, пенсий и ряда других экономических привилегий.

2) Сотрудничество с национальной эмигрантской буржуазией на идейной основе «патриотизма» в КНР вполне укладывается в теорию построения «социализма  с китайской спецификой». Так, общий объем инвестиций китайских эмигрантов в экономику КНР в 50-е годы заметно превышал подобные вложения в экономику Тайваня. В годы «культурной революции» такое сотрудничество было во многом свернуто, но не ликвидировано. Статистические расчеты показывают, что даже в период максимального спада отношений с эмиграцией в 1968, 1969 годах, объемы поступления валюты в КНР из Гонконга достигали 40 млн. долларов в год, а к 1970 году, т.е., еще при жизни Мао-Цзэдуна, уже возросли до 124 млн. долларов.

Результатом такого сотрудничества является, в частности, гигантский рост  диспропорций между разными регионами страны, прежде всего между прибрежными и центральными. Уже сейчас обогатившиеся крестьяне «свободных экономических зон», примыкающих к Шанхаю или Гонконгу, предпочитают нанимать батраков из числа жителей центральных районов, где уровень безработицы много выше. Это, в свою очередь, увеличивает социальную напряженность. Другим результатом альянса партбюрократии с буржуазией является всепроникающая коррупция.

Что характерно, коррупционному перерождению в значительной степени подвержено  как раз консервативное крыло партийной бюрократии.  Несколько лет назад страну потрясло раскрытие преступной группы в высших эшелонах власти, участником которой являлся член ЦК КПК, тогдашний мэр Пекина и ряд его заместителей. Примечательно, что именно он был одним из наиболее ярых сторонников применения силы во время разгона студенческой манифестации на площади Тяньаньмэнь в 1989 году.

Таким образом, реалии современного Китая не дают оснований утверждать, что интересы масс трудящихся являются главным фактором стратегии КПК. Более того, теория «социалистической рыночной экономики», равно как высказывания архитекторов китайских реформ о «неизбежности неравенства при социализме» являются не только идеологическим камуфляжем, но и основой для сохранения социального неравенства в КНР, для закрепления  «status quo» во взаимоотношениях высшей партийной бюрократии и китайской буржуазии.

А. А. Пригарин, оппонируя докладчикам, подчеркивал, что когда говорят, что КНР повторяет опыт НЭПа, здесь есть рациональное зерно. В Китае, по мнению выступающего, сейчас нет ни капитализма, ни социализма, есть переходный период, в рамках которого происходят маневры. Решить вопрос о направлениях этих маневров в КНР в будущем можно, поставив конкретные вопросы, и получив на них конкретные ответы: а именно: «Идет ли (если да, то, в каких пропорциях) приватизация государственной промышленности и банковской системы в КНР»? «В чем конкретно выражаются социальные и территориальные диспропорции в экономике Китая»? Равным образом, вопрос об опасности китайской колонизации Дальнего Востока необходимо решать с цифрами в руках, хотя, исходя из демографических и экономических отношений, такую опасность для России не следует сбрасывать со счета. По мнению А. Пригарина, в связи с абсолютным доминированием ханьской нации (до 90% населения), территориальный распад Китаю не грозит.

Ф. Н. Клоцвог в своем выступлении отметил, что анализ современного состояния КНР нужно делать, прежде всего, опираясь на факты (в чем состоит достоинство основных докладчиков), а, не подгоняя факты под априорные идеологические схемы (как это делают сторонники «социализма» в КНР). Он отстаивал позицию, что ни о каком социализме в КНР говорить (пока) нельзя, поскольку уровень производительных сил и производственных отношений не адекватны социализму. Китайцы не копировали модели НЭПа ленинских времен, а шли и идут своим путем, имеющем корни в собственно китайских исторических реалиях. Говоря об опасности китайской социально-экономической экспансии на российском Дальнем Востоке, следует, по мнению выступающего, учитывать, что такая опасность исходит не столько от китайцев, сколько от самих российских властей, не управляющих своей собственной страной. Ответить на вопрос «Куда идет Китай» можно только в контексте общих мировых путей развития и развития тех политических и экономических отношений, в которые КНР жестко вписана. Если современный неолиберальный вектор будет сохраняться и набирать силу, Китай, безусловно, пойдет путем неолиберализма. Если же, напротив, сопротивление неолиберализму в мировом масштабе будет нарастать, а социалистические идеи вновь выйдут на первый план, то и в Китае есть силы, которые смогут развивать социалистический вектор.

На заседании дискуссионного клуба присутствовали представители польского телевидения, осуществлявшие телесъемку.

Марк Васильев

Оценить статью
(0)