Политический аспект объединения Русской православной церкви

Американский журнал «Time» посвятил этому событию редакционную статью, в которой пишет: «Русскую православную церковь раскалывали много и долго – революцией, цареубийством, враждой коммунизма и капитализма, почти столетним поношением и ненавистью. В четверг в Москве формально этому был положен конец. Тысячи верующих православных – несколько сотен даже прилетели из Нью-Йорка – стояли под проливным дождем в ожидании своей очереди войти в Храм Христа-Спасителя. Внутри можно было лицезреть «восстановление евхаристического общения и канонического единства» между московской Русской православной церковью, к которой, по словам ее иерархов, принадлежит более 70 миллионов верующих, и Русской православной церковью за границей со штаб-квартирой в США, у которой, как считается, полтора миллиона прихожан. Многие – и церковные, и светские люди – плакали от радости, что прекратился 86-летний раскол церкви, начавшийся в 1917 году с большевистской революции и последовавшего за ней убийства свергнутого царя, а также вынужденной эмиграции сотен тысяч русских, потерпевших поражение в Гражданской войне».
Журнал заключает: «Роскошная церемония церковного воссоединения была, конечно, событием в первую очередь эмоциональным и религиозным. Однако у нее, тем не менее, был и политический подтекст: ведь Русская православная церковь все больше ассоциируется с восстановлением российского национализма».
Американская газета «Wall Street Journal» подчеркивает особую роль  в этом событии президента Путина: «Если о духовных аспектах произошедшего на церемонии в основном говорили иерархи не самых высоких рангов, то патриарх Алексий Второй подчеркнул совсем другое: помолился Богу, но поблагодарил президента, что и неудивительно. Именно Путин первым сделал жест в сторону Зарубежной церкви, встретившись с ее руководством во время своего визита в Нью-Йорк. Слияние церквей – очередной его успешный проект по возвращению государству символов российского дореволюционного антикоммунистического прошлого – притом, что советские символы уже возвращены. С одной стороны – «репатриация» колоколов Даниловского монастыря из Гарвардского университета, а также праха белого русского генерала Антона Деникина из Джексона (Нью-Джерси) и вдовствующей императрицы Марии Федоровны из Копенгагена; с другой – восстановление старого советского гимна и флага Красной Армии. Путин стал первым российским лидером, который ради укрепления собственной легитимности собрал в прошлом страны все, что было «полезного». Как ни крути, Русская православная церковь – во всех своих формах – есть одна из ключевых составляющих этого прошлого.
Газета подчеркивает и политический аспект этого события: «Сегодня, когда российская власть подвергается жестокой критике за свое авторитарное поведение, Путину нужны друзья – чем больше, тем, понятно, лучше. Также понятно, что готовая сеть из 323 приходов и два десятка монастырей в одних только США и около миллиона прихожан в тридцати странах мира даст России возможность оказывать более сильное влияние за пределами собственных границ – тем более что, по условиям подписанного соглашения, Москва теперь снова будет контролировать назначение епископов и будет иметь право как открывать новые приходы, так и закрывать старые».
Французская «Le Monde» полагает, что в этом объединении не все ясно с моральной точки зрения, потому что после 1917 года, когда Россия стала коммунистической и атеистической страной, Зарубежная церковь во всем мире позиционировала себя как голос свободы русского православия. В 1920 году ее независимость была подтверждена мужественным патриархом Тихоном, пытавшимся противиться господству коммунистической идеологии. Однако в 1927 году советское правительство бросило независимых иерархов церкви в тюрьму, а предстоятелем сделало митрополита Сергия Старгородского, которому принадлежит позорное заявление о том, что «радости и успехи Советского Союза – это наши радости и успехи, а его печали – это наши печали». С того момента от российской церкви не прозвучало ни слова публичного протеста против действий государства, ни во время репрессий, ни во время коллективизации, ни в ходе самой антирелигиозной кампании.
«Нынешний московский патриархат в полной мере унаследовал все эти черты из советских времен, и остается столь же бесхребетным. Патриарх Алексий не только не дистанцировался от политики Сергия, но и написал к его биографии, вышедшей в 2003 году, длинное предисловие, в котором он превозносит «героический путь» Сергия и яростно отвергает критику политики «умиротворения», исходящую от различных группировок как внутри, так и вне России».
Газета «Wall Street Journal» обратила внимание на следующее обстоятельство: «Многие в Зарубежной церкви до сих пор не могут понять, как слияние вообще могло произойти. Этот процесс был исключительно закрытым; говорят даже, что объединению способствовали некоторые американские бизнесмены, имеющие связи в России. В связи с тем, что сейчас она признала первенство Москвы, возникает сразу несколько вопросов. Могут ли ее руководители заставить Москву отказаться от ставшего традиционным для российской церкви сотрудничества с Кремлем и КГБ? Сохранят ли они церковную собственность, которой владели последние 80 лет? Не будет ли московская церковь насаждать своих, прокремлевских руководителей для достижения неких политических целей? И прежде всего, смогут ли лидеры Зарубежной церкви остановить отток разочарованных верующих, который уже начался?» Газета фактически ставит условие, что для остановки процессов оттока и преодоления негативных последствий, западная православная церковь должна усилить свое влияние на Москву, требуя от нее содействия демократизации в самой России.

Проф.И. Антонович, ведущий эксперт МиК