«Сколько можно быть несчастным?»

Вячеслав Полунин совершает невозможное — продает людям свободу. Те, кто считает, что свободу не купишь, не были на его «сНежном шоу». Два часа нереального, абсолютного, беззаботного счастья и невесомого ощущения праздника, доступного всем, заплатившим от 1 до 6 тысяч за билет. Как и год назад, зрители плачут слезами радости, посыпают голову бумажным «снегом» и позволяют садиться себе на шею. Как это возможно? Магия, известная лишь Асисяю — самому трогательному и смешному клоуну в мире, считает «Столица С» 

 «В Австрию со своими пирогами»

«С»: Слава, любой фокус требует работы. Бывает, вы думаете: вот здесь зрители должны засмеяться, а реакция другая!

— Это всегда происходит! Недавно я был в Австрии. Отработали спектакль отлично, но чувствую: что-то не так. Почему? Выяснилось, что люди там любят элегантно одеваться, уважают свою царскую фамилию, а мы тут со своими пирогами, странными штуками — залезаем на плечи, ходим по головам... На третий день я сказал: ребята, давайте немного остудим пыл. Энергетическую музыку убрал, оставил только мягкие вещи. И с публикой по-иному стали работать — вначале улыбнешься кому-то, подойдешь на шаг. Потом, видя ответную улыбку, спросишь: «Можно я подойду?» Еще один шаг сделаешь. У них другая скорость впускания другого человека к себе, и когда мы это сообразили — все, публика стала нашей. Но сразу попасть в тональность очень сложно: разные культуры, традиции. Приходится приспосабливаться.

«С»: Получается, что вы для каждой публики делаете свой спектакль?

— Да. Например, в Америке мне, чтобы полностью погрузиться в людей, потребовалось несколько лет. И только в этом году я подписал контракт на начало шоу в апреле 2004. Все эти годы я боялся туда ехать, потому что надо было менять ритм спектакля. Для американцев нужно работать как для детей. Они просто сидят и машут головой, когда что-то движется, блестит. А погружаться самому, вынимать интересное и тащить линию, которую ты сознательно наметил и ждешь, что публика ее вытащит, они не умеют. Нужно учить их не терять внимание.

Только русские могут плакать от радости и красоты

«С»: Что вы показываете в России и чего не показываете за границей?

— Тонкости. За границей поймут развлечения, нежность, розыгрыш, но почему человек плачет в горе и в радости, они не смогут понять. Еще Достоевский выразил закон славянской нации: радость, нежность, трогательность, тонкость сплетаются в такой узел, что дергаешь за одну нить, а вываливается наружу сразу целый клубок. Удовольствие работать для такой публики я испытываю только здесь.

Забавный случай был с моим другом, канадским клоуном. Он приезжал работать в Россию. Я ему вкратце объяснил суть дела, он тут же все понял, сориентировался на сцене — что, куда, чего. Все великолепно отработал — профессионал. Выходит кланяться и вдруг смотрит вниз, а в первом ряду сидит женщина и рыдает. Он испуганно кидается к ней, прижимает ее голову к себе, гладит, успокаивает. Потом тихонечко отодвигает — все нормально, глядь, а рядом еще одна рыдает! А вон еще десять! Клоун ничего не понимает, спрашивает: «Да что у вас с публикой происходит? Вроде понравилось, а они все плачут, особенно первые ряды. Ничего не понимаю!» Я ему и объясняю: «Люди специально пришли ближе к сцене, чтобы поплакать вместе с тобой. У нас от радости плачут, от красоты плачут, от всего, что их трогает, плачут». Театр — место, куда люди приходят, чтобы получить поддержку.

«С»: Театральная игра помогает в жизни?

— Проживая состояние, я его усиливаю, играю с ним. То, что сделал Хармс, — это гениальная находка. В армии мне было страшно больно от ненависти, подлости, нечеловеческого отношения. И я просто отошел от всего в сторону и сказал: я — птица, лечу над всем этим и смотрю, как надо мной издеваются люди. Ой, ну надо же, как они издеваются! И только за счет того, что отстраняешься, ты теряешь боль и сохраняешь себя. Игры Хармса, вся его литература на этом построена. Уж больнее, чем ему, я не знаю, кому было. Но Хармс начал играть с тем, что ему было больно.

«С»: Что делать, если случилось горе?

— Нельзя зацикливаться на трагедии. Разве можно жить с ней? Только преодолевать. Через смех, через радость, через общение. Даже если это ужасное горе. Наша первая проба спектакля произошла примерно в 1993 году. Это было самое тяжелое время в Питере, просто революция или даже блокада какая-то. И мы все оказались в ужасной ситуации, не зная, как кормить семью, куда идти, что делать. И вдруг мне предлагают сделать маленький карнавал. Я отказывался, думал, не время. Но сейчас уверен: самый красивый проект получился у меня тогда. Три дня и три ночи никто не выходил из состояния праздника, чтобы почувствовать, что ты — человек, что ты можешь изменить свою жизнь.

«У меня штук двадцать целей»

«С»: Когда у вас был самый счастливый период?

— Да всегда! А сколько можно быть несчастным? Ну, неделю, две. Месяц уже ведь не получится. Если одно что-то не получается, другое начинает выкаблучиваться. Ведь жизнь, она от чего? От того, что сбываются твои желания. Если ты ничего не можешь добиться, тогда, конечно, начинается погружение в себя, депрессии. Но если взять десять-двадцать целей, то хоть какой-нибудь достигнешь обязательно. Естественно, если ты все время вкалываешь. Если ничего не делаешь, то ничего и не будет.

«С»: Вы трудолюбивый человек?

— С размахом! И вокруг меня только трудолюбивые люди, другие просто невозможны.

«С»: Как вы их находите?

— Да они сами приходят. Людей так много, не знаем, что делать. Недавно пришел мальчик. Говорит: «Вы меня не звали, но я приехал. Я вам помогать буду». Спрашиваю: что умеешь делать? «Все умею», — говорит. И таких людей приезжает много, кто откуда. Едут даже из Владивостока.

«С»: Нас всех с детства школа, вся система образования давит и угнетает.

— Я на себе это испытал. У меня есть друг. Он был одним из лучших клоунов Петербурга, а сейчас бомж, живет на чердаке. Я его раз пять приглашал работать, но ничего не получается. Мы репетируем, а потом неделю он не появляется. Приходит, я ему говорю: «Ну что же ты?! Мы на тебя надеялись, у тебя главная роль, почему не пришел?» А он отвечает: «Весна!» И мне нечем ему возразить. Я понимаю: он в этой ситуации куда правее меня, потому что он уже получил то, к чему мне еще долго-долго добираться.

 

Александр Николаев