История любви Жорж Санд и Фридерика Шопена считается едва ли не самой романтичной из всех известных веку девятнадцатому. И вдвойне притягательной оттого, что действующие ее лица, словно насмехаясь над стандартами эпохи, словно опережая время на полтораста с лишним лет, так зеркально поменялись ролями. Мужественная и решительная Жорж Санд и нежно-романтичный Шопен. Так, во всяком случае, многим тогда казалось...
Графиня д'Агу прищурила свои прекрасные зеленые глаза, которые в парижских салонах сравнивали с глазами хищной рыси. Ее собеседница, баронесса, недавно вернувшаяся в столицу после долгого пребывания в провинции, терпеливо ожидала ответа на свой вопрос.
- Мадам Санд? - графиня наставительно подняла пальчик. - Любовники для нее - кусочки мела, которыми она пишет на грифельной доске. А закончив, давит мел каблучком, наблюдая, как улетучивается пыль.
- Значит, наш бедный Шопен обречен?
Графиня усмехнулась:
- Я вижу, дорогая, вы разделяете мнение большинства. Разумеется, образ беспомощной пташки, бьющейся в когтях могучей орлицы, очень романтичен. Вопрос в том, соответствует ли эта картина действительному положению дел. Наш Шопен неподражаемо грациозен, когда кашляет, но, извините за каламбур, в этом нерешительном и непостоянном человеке только кашель и есть нечто постоянное. Так что поверьте, дорогая, неизвестно, кто у кого в когтях...
Орлица
Тридцать с небольшим лет, которые Аврора-Люсиль Дюпен, позднее получившая титул баронессы Дюдеван, но известная всему миру как Жорж Санд, прожила до встречи с Фридериком Шопеном, вместили в себя множество событий. Раннее неудачное замужество, рождение двоих детей, блестящая литературная карьера, которую она избрала лишь потому, что нуждалась в деньгах... Современные женщины не очень хорошо представляют себе, чем обязаны Жорж Санд. А жаль. Тем из них, кто стремится сочетать профессиональную карьеру с радостями материнства, кто выступает против разделения мира на мужскую и женскую половину, стоит помнить, что именно Санд первой вступила на этот путь. И даже те, кто, не задумываясь, сегодня надевают брюки или брючный костюм, небрежно дымят сигаретой или просто непринужденно "оттягиваются" в кафе или ресторане в обществе мужчин, опять-таки должны помянуть добрым словом автора "Консуэло".
Среди предков этой женщины короли перемешались с монахинями, знаменитые воины и авантюристы - с актрисами, маркитантками, а возможно, и с цыганками. Что и говорить, взрывоопасная смесь. Вероятно, именно ей Жорж Санд и обязана своим потрясающим жизнелюбием, смелостью в поступках и неутомимой жадностью в любви.
Составлять список ее любовников дело, разумеется, недостойное. Но главное - бесполезное. В течение нескольких десятилетий молва приписывала ей практически всех сколько-нибудь известных литераторов, художников и политиков. Сама же Санд отличалась большой скрытностью во всем, что касалось ее интимной жизни, и потому имена мужчин, пользовавшихся ее благосклонностью, за исключением героев совсем уж "хрестоматийных" связей, остаются неизвестными. Бальзак утверждал, что Санд якобы сама предлагала ему стать ее любовником, но он отказался, не желая быть номером четырнадцатым или пятнадцатым. Впрочем, в подобных делах великий Оноре всегда был склонен преувеличивать. А вот его собрат по перу Проспер Мериме и в самом деле был любовником Жорж. Правда, их связь длилась всего лишь... неделю. Кстати, большинство ее романов с сильными, уверенными в себе мужчинами было столь же быстротечно. Напротив, хрупкие, женственные, нерешительные и болезненные создания, возбуждавшие в ней материнские чувства, надолго привязывали ее к себе. Таковы были отношения Жорж с Жюлем Сандо, Альфредом де Мюссе и, наконец, с Фридериком Шопеном.
Пианист во дворянстве
Уже начавший завоевывать европейскую известность 26-летний польский музыкант появился в Париже в 1836 году и сразу же стал желанным гостем самых изысканных аристократических парижских салонов. Экзальтированные светские дамы бурно восхищались изысканными полонезами, мазурками и вальсами молодого гения. А внешняя привлекательность и обаяние Шопена в немалой степени способствовали популярности. Невысокий, хрупкого телосложения, он отличался грацией и изяществом движений. Пепельно-русые волосы обрамляли одухотворенное лицо, на котором сияли выразительные карие глаза. Одевался он всегда с большим вкусом, предпочитая жемчужно-серые цвета. Не располагая сколько-нибудь значительными средствами, он тем не менее постоянно держал наемную карету, не говоря уже о лакее, который заботился о его белье и завивал ему волосы.
Сын матери-польки и отца-француза, Шопен по праву рождения не принадлежал к аристократии и всегда преклонялся перед людьми с титулами. Он не любил большие аудитории, предпочитая играть в салонах - для избранных. Насмешники даже утверждали, что, чем более титулованными были слушатели, тем лучше играл Фридерик.
Вечная бледность молодого поляка и легкий налет печали и меланхолии, отличавший его поведение, убеждали наблюдательных парижских дам в том, что молодой человек определенно пережил любовную драму. Что ж, стоит отдать должное проницательности парижанок. Шопен действительно оплакивал неудачную любовь. В течение последних лет его сердцем владела юная польская аристократка Мария Водзинская. Шопен давал ей уроки музыки. Между ними не было ничего, кроме робких пожатий руки и часов, совместно проведенных за фортепиано, когда он импровизировал, стремясь выразить чувства, которые долго не осмеливался облечь в слова. И все же однажды во время прогулки по вечернему парку Шопен наконец набрался смелости сказать, что любит ее. И даже получил робкое признание в ответ! Однако отец Марии, граф Водзинский, вовсе не собирался отдавать дочь за бедного музыканта, к тому же имевшего серьезные проблемы со здоровьем. (Сестра Шопена умерла от чахотки, но сам он считал, что его постоянный кашель вызван частыми простудами и бронхитами.) А Марии и в голову не пришло противиться воле отца.
Залп Авроры
Жорж Санд Шопен был впервые представлен зимой 1836 года. Впечатление, которое она произвела на него, благоприятным назвать было трудно. Санд никогда не была красавицей: вытянутое лицо с высокими скулами и большим лбом, задумчивые, даже несколько сонные карие глаза. Странная же одежда - мужской редингот и галстук, сапожки на высоких каблуках и неизменная сигара - придавали ей, по мнению Шопена, вид немного даже агрессивный.
После встречи Фридерик заметил: "Какая несимпатичная женщина эта Санд. Она действительно женщина? Я готов в этом усомниться". Жорж пришлось потратить немало усилий, чтобы развеять эти сомнения неопытного музыканта, которого она твердо решила завоевать. Усилий и времени, ибо форсировать события в данном случае было неразумно и опасно. Шопен оказался пуглив: "лобовая атака" немедленно заставляла его спасаться бегством. С перерывами эта борьба длилась более полутора лет и закончилась полной победой Жорж. "Она проникновенно смотрела мне в глаза, пока я играл, - записывает он в своем дневнике, - и ее ласкающие взоры отуманили меня. Она меня любит... Аврора, какое очаровательное имя!" Кстати, Фридерик - единственный из всех любовников Санд, кто всегда называл ее настоящим именем - Аврора.
Жорж обожала своего возлюбленного, преклонялась перед его гением. Он же нашел в ней великодушие и силу, которой ему часто не хватало. Идиллическое настроение Жорж нарушало лишь одно: Фридерик медлил сделать последний шаг. Жорж всегда считала, что, если мужчина и женщина хотят быть вместе, они не должны оскорблять природу, отступая перед кульминацией любви, телесным слиянием. Она знала, что Шопен хочет ее, и поначалу принимала сдержанность Фридерика за робость (он, кстати, и правда был еще девственником). Однако слова Шопена о том, что "некоторые действия могут испортить воспоминания", оскорбили ее. Санд не терпела презрения к плоти. К ее радости, у Фридерика это чувство не было глубоко укоренившимся, и с помощью опытной подруги он благополучно преодолел его.
Влюбленные были безмятежно счастливы. Впрочем, одно облачко на горизонте все-таки маячило. Последний любовник Санд, репетитор ее сына Фелисьен Мальфиль, тяжело переживал свою отставку. Это не только огорчало, но и пугало Жорж. Страстный и ревнивый, как все креолы, Мальфиль вздумал каждый день дежурить напротив квартиры Шопена, поджидая Санд. Однажды, увидев, как она выходит из дома любовника, Мальфиль с пистолетом в кармане ринулся ей навстречу. К счастью, огромная неуклюжая карета преградила ему путь, и перепуганная Санд, подобрав юбки (в тот день она не надела мужской костюм), успела добежать до угла и прыгнуть в наемный экипаж.
Не желая вновь подвергать себя и своего возлюбленного опасности, Жорж решила на время покинуть Париж. Это было тем более кстати, что ее сын Морис после болезни нуждался в отдыхе в теплых краях, да и кашель Шопена вызывал тревогу. По совету друзей решили ехать на Майорку.
Остров Майорка
Пальма, главный город острова, встретил их в ноябре ярким солнцем, лазурным морем и благоуханием апельсиновых и лимонных садов. Поначалу они вообразили, что попали в рай. Впечатление, впрочем, скоро рассеялось. С них содрали чудовищную плату за две скромные меблированные комнаты, в которых только и были что складные кровати, жесткие соломенные матрацы да несколько стульев. Утонченный и избалованный Шопен страдал невыносимо. Жорж нашла более просторный домик, а любовь помогла сделать первые дни приятными: вечера на террасе в самом разгаре декабря, поцелуи под гранатовыми деревьями и магнолиями... Но вскоре начался сезон дождей. С небес низвергались потоки воды, а крыша домика напоминала сито. Все вещи отсырели, и согреться можно было лишь с помощью маленьких жаровен, которые топились древесным углем. Их чад вызывал у бедного Шопена приступы еще более мучительного кашля. Он почувствовал себя настолько плохо, что пришлось вызвать сразу трех докторов. После осмотра и краткого консилиума эскулапы поставили неутешительный диагноз: чахотка. С быстротой молнии распространился слух о том, что болезнь парижанина заразна, что в общем-то было сущей правдой, и от Шопена стали шарахаться на улице.
Владелец дома потребовал, чтобы жильцы немедленно покинули его собственность, пока "зараза не въелась в стены дома, сделав его непригодным для жилья". При этом они обязаны были заплатить за побелку стен и даже за постельное белье, которым пользовались. По испанским законам о заразных больных оно должно было быть сожжено.
Кто-то подсказал Жорж, что они могут поселиться в заброшенном монастыре, который носил название Вальдемосская обитель. Мрачные кельи не улучшили настроения Шопена. Он, кроме того, нервничал по поводу своего пианино, которое застряло на местной таможне. Лишь благодаря героическим усилиям Санд инструмент удалось наконец получить, и Жорж лично руководила целым взводом солдат, которые с неимоверным трудом втащили тяжеленное пианино на отвесную скалу, где высился монастырь.
Жорж вообще проявляла чудеса самоотверженности. Она нежно и терпеливо ухаживала за Шопеном. Привередливый Фридерик не выносил местной кухни, и Санд пришлось самой готовить ему обеды. Провизию закупала также она, торгуясь с лавочниками Пальмы, которые старались содрать с приезжих побольше. Кроме того, она подтягивала детей по школьным предметам, а вечерами, браня скверные местные чернила, писала очередной роман, ведь семье нужны были деньги. Когда наконец Шопену стало лучше, они начали готовиться к отъезду. Опять возникли проблемы с инструментом. Везти его домой было безумно дорого. В Пальме же никто не хотел покупать пианино, клавиш которого касались пальцы чахоточного. В конце концов инструмент за весьма скромную сумму приобрела одна французская семья. Ее потомки затем в течение целых ста лет считали эту вещь своей главной гордостью и ценностью. Сейчас пианино Шопена находится в Вальдемосской обители, превращенной в музей, и является основной приманкой для туристов.
Белые перчатки
Путешествие из Пальмы в Барселону Жорж с детьми и Шопен совершили на судне, где кроме них "пассажирами" были около сотни... свиней. Животным был создан больший комфорт, чем бедному Фридерику, которому капитан выделил самую старую и скверную койку, ведь после использования ее надлежало сжечь. По приезде во Францию Жорж повезла "своих троих детей" (теперь она включала в их число и Шопена) в свое поместье в Ноан. Нежный заботливый уход Жорж и чудный воздух Ноана сделали свое дело - Шопен почувствовал себя гораздо лучше.
Фридерик полюбил Ноан. В последующие годы они каждое лето приезжали сюда. Фридерику очень хорошо там работалось. Однако сельские радости и развлечения были ему чужды. Жорж так ни разу и не удалось заставить его искупаться в реке! Не любил он и пешие прогулки по полям. Лишь изредка поддавался на уговоры Жорж и ее детей, Мориса и Соланж, сопровождая их в ближайший лес. Впереди по тропинке со смехом бежали дети. Иногда Жорж бегала с ними наперегонки. Процессию замыкал Шопен - верхом на ослике и... в белых перчатках.
Он был необыкновенный чистюля, и неудобства деревенской жизни порой приводили его в отчаяние. Жорж вспоминала, как в одно особенно знойное лето он страдал от жары. Точнее, не от жары, а от необходимости... потеть. "Это эфирное создание, - со смехом рассказывала Жорж, - с великим удивлением открыло, что потеет так же, как и все прочие люди". Иногда Жорж не могла удержаться, чтобы не подшутить над своим музыкантом. "Мсье, от вас пахнет как от плотника", - говорила она, и смущенный Фридерик в смятении убегал в свои комнаты обтираться с ног до головы дорогим одеколоном.
Большую часть года, впрочем, Санд и Шопен должны были проводить в Париже. Санд необходимо было постоянно общаться со своими издателями, а Шопен, как и большинство композиторов-виртуозов того времени, зарабатывал уроками фортепиано. Его гениальная музыка была слишком новаторской, и нотные издатели платили лишь гроши. Подсчитано, что за всю свою короткую жизнь он заработал в общей сложности не более 25 тысяч франков. Жорж за год зарабатывала около 20 тысяч.
«Собачий вальс»
Санд с детьми поселилась на улице Пигаль, 16, а вскоре к ним переехал и Фридерик. Утром и днем Шопен давал уроки своим великосветским ученицам. Он был мил с ними, но в то же время отличался взыскательностью. К примеру, если исполнение какой-то вещи ему не нравилось, он вполне мог сказать: "И это, по-вашему, музыка? А я думал, что где-то лаяла собака". Иногда он выезжал на дом к ученицам. В этом случае Жорж настаивала, чтобы за ним присылали карету. Кроме того, опять же по настоянию Жорж, цена за урок повышалась с двадцати до тридцати франков - по тем временам немалые деньги.
Шопен высоко ценил музыкальный вкус своей любимой и, исполняя перед ней свои новые произведения, внимательно прислушивался к ее замечаниям. Со своей стороны он тоже помогал Жорж советами. Когда она работала над романом "Консуэло", главная героиня которого была певицей, именно Фридерик выступал музыкальным консультантом. Кстати, прообразом героини романа была близкая приятельница Жорж и Фридерика Полина Виардо, впоследствии подруга Тургенева.
Дом Жорж и Фридерика словно магнитом притягивал многих выдающихся людей того времени. Частыми гостями были Бальзак, Гейне, Делакруа, Лист. По вечерам в салоне Жорж виртуозной игрой Фридерика восхищались самые блестящие дамы парижского света. Они приносили роскошные букеты и собственноручно расшитые ими изящные пуфики. Именно им, герцогине Вюртембергской, графиням Эстергази и Потоцкой, баронессе Ротшильд, польщенный Шопен посвящал свои произведения. Жорж Санд ни одной вещи он так и не посвятил. Возможно, сказывались его болезненная застенчивость и нежелание афишировать свою связь с известной писательницей. Впрочем, кто знает? Жорж, во всяком случае, на него за это не обижалась.
Когда в гостиной собирались лишь самые близкие, Шопен иногда позволял себе подурачиться. Он обладал изумительной способностью подражать голосам разных людей и часто до слез смешил Жорж. А однажды они с улыбкой наблюдали, как собачка Жорж крутилась по комнате, стараясь поймать собственный хвост. "Если бы у меня был ваш талант, я бы положила на музыку движения этого песика", - заметила Жорж. Фридерик тут же сел за инструмент и наиграл мелодию. Известную сегодня едва ли не каждому под названием "Собачий вальс".
Прощание с мужским костюмом
Они были очень разные. Она - радикальная и независимая во взглядах и высказываниях, он - консерватор и достаточно сдержанный человек во всем, что не касалось музыки. Жорж со смехом вспоминала, как шокирован был Фридерик, когда узнал, что она... не верит в существование ада. Подтрунивала она и над его консерватизмом в одежде. В этом смысле, однако, ему удалось добиться от нее серьезной уступки - Жорж перестала носить мужской костюм...
Большинство общих знакомых считали слабого Шопена "жертвой" сильной, целеустремленной Жорж. В воспоминаниях иных наблюдателей Шопен предстает едва ли не пресмыкающимся перед Санд. Один русский пианист с негодованием писал о том, как Санд при нем, вытащив огромную сигару, повелительно крикнула: "Фридерик, огня!" И маэстро со всех ног бросился к ней с зажженной спичкой...
Однако были и другие свидетельства. Польский поэт Адам Мицкевич, человек на редкость проницательный, утверждал, что Шопен по отношению к Жорж выступает в роли "морального вампира", что он мучает ее и, возможно, сведет в могилу. И это о деликатнейшем Шопене?! Но разве впервые слабейший из двоих использовал свою слабость, чтобы стать тираном?
Девять лет Жорж самоотверженно ухаживала за Шопеном. А он был из числа трудных пациентов. Нуждался в тщательном уходе, но устраивал сцены, когда забота становилась слишком явной. В еще большей степени не выносил пренебрежения к своим нуждам. Когда он бывал чем-то раздражен, то мог дуться целыми днями. Порой проявлял чисто детское упрямство и обидчивость, но мог быть и резким, язвительным, даже грубым.
Жорж научилась не только терпеть его выходки, но и достаточно быстро гасить их. Вообще Санд с самого начала относилась к Шопену скорее как мать, нежели любовница. Уже вскоре после их возвращения с Майорки ей пришлось сделать кое-какие выводы. Она поняла, что Шопен не создан для пылких любовных утех. Ни темперамент, ни слабое здоровье не позволяли ему увлекаться чувственными удовольствиями. Да и обязанности сиделки не способствуют сексуальному влечению... Страсть Жорж к любовнику, которого она так долго добивалась, трансформировалась в чувство спокойной и нежной привязанности и опеки. Она решила сама для себя, что секс вреден Фридерику, и стала постепенно "отучать" его от занятий любовью. Вот что писала она другу Шопена графу Гржимале в 1847 году: "Вот уже семь лет я живу как девственница с ним и с другими. Я состарилась раньше времени. Все это произошло без всяких усилий или жертв с моей стороны. Я устала от страстей и разочарований. Многие считают, что я истощила его необузданностью своих чувств. Но вы знаете правду. Он обвиняет меня в том, что я убиваю его отказами, тогда как я уверена, что убила бы его, поступая иначе".
Семейные сцены
Все-таки изредка они, как признавалась Жорж одной своей подруге, были вместе. Однажды по парижским салонам даже поползли слухи, что Жорж беременна. Это была, однако, неправда. Частые отказы Жорж тем не менее возбуждали ревность Шопена. Он подозревал и обвинял Жорж в том, что она изменяет ему со своими многочисленными друзьями. А так как ничего доказать он не мог, поскольку ничего и не было, то порой устраивал ей сцены, во время которых в истерике рвал свои манжеты и носовые платки.
С самого начала их связи между Жорж и Шопеном был заключен негласный договор: Фридерик не вмешивается в ее отношения с детьми. У Шопена сложились и собственные превосходные отношения с Морисом и Соланж. Однако постепенно Фридерик возомнил себя главой семейства, который имеет право диктовать свою волю другим. А становиться между собой и детьми Жорж не позволяла никому. Морис и Соланж были уже взрослыми людьми. За последние годы их жизни отношение Мориса к Шопену изменилось. Он не мог понять, почему этот в общем-то чужой человек присвоил себе право учить жизни его, уже 23-летнего мужчину. Однажды во время особенно бурной ссоры молодой человек вспылил и заявил, что покидает родительский дом. Жорж вмешалась, выступив на стороне сына. Шопен чувствовал себя глубоко уязвленным. Тот кризис удалось преодолеть. Год спустя, однако, последствия оказались куда более серьезными.
На этот раз дело касалось Соланж. Она с детства научилась использовать Фридерика, апеллируя к его рыцарским чувствам. К сожалению, Шопен плохо разбирался в людях. Соланж ненавидела мать и брата и делала все, чтобы рассорить Шопена с ними. Фридерик доверчиво внимал наветам Соланж, уверявшей, что Жорж изменяет ему с другими мужчинами. Свои ссоры с матерью Соланж преподносила Шопену в исключительно выгодном для себя свете. Так что если в семейных распрях Жорж принимала сторону сына, то Шопен всегда поддерживал Соланж. И все кончилось тем, что он просто перестал ощущать себя - и быть - членом этой семьи.
Впрочем, по сути роман между Жорж и Фридериком уже давно закончился, просто действующие лица еще не знали этого. Их отношения исчерпали себя. Завершилось все без излишнего нагнетания страстей, без надрыва. Шопен поселился отдельно, а потом и перестал отвечать на письма Санд. Последнее послание Жорж гласило: "Прощайте, мой друг. Скорее поправляйтесь от всех ваших недугов. У меня есть все основания полагать, что так оно и будет. В этом случае я могу только благодарить Бога за такую странную развязку дружбы, которая в течение девяти лет поглощала нас обоих без остатка".
Их последняя случайная встреча состоялась в начале марта 1848 года в дверях дома одной их общей знакомой. Они вежливо поздоровались. Жорж хотела хотя бы немного побеседовать, но он почти вырвал свою холодную дрожащую руку и скрылся.
Шопен скончался 17 октября 1849 года. За два дня до смерти один из друзей, наклонившись над его изголовьем, услышал, как Фридерик прошептал: "Она говорила, что я должен умереть только в ее объятиях".
Жорж никто не сообщил о последней болезни и смерти ее бывшего возлюбленного. В спальне Шопена, заваленной цветами, не было букета от нее. Впрочем, она не роптала: "Те, кто скрывали от него, что я готова была на крыльях лететь к нему, были правы. Я не простила бы себе, если б волнение от нашей встречи укоротило его жизнь на день или даже на час".
Ей суждено было пережить Шопена на двадцать семь лет. Забыла ли она его? Лучший ответ, наверное, слова самой Санд: "Жизнь - это глубокая рана, которая редко затягивается и никогда не заживает".
Александр Зубков
Источник: «Домовой»