Самураи и гейши

Ах, эти кукольные личики, Чио-чио-чан, восхитительные бабочки, завернутые в шелковый кокон искусно вышитых кимоно. Всегда в полупоклоне, на три шага позади, с милой полуулыбкой, крошечные ножки в изящных сандалиях черного лака. Лукавый взгляд из-за веера, голосок-колокольчик...

Ох, эти свирепые самураи, мужчины с непроницаемыми лицами, презревшие не только страх смерти, но и прелести жизни, немногословно львино рыкающие. Люди меча и кисти, воинской доблести и отваги, верные долгу и высшей справедливости...

Это Япония, которую мы потеряли, так никогда и не увидев. Лишь тени на экране. Неисчерпаемый источник легенд и наших собственных фантазий, ориентальных мечтаний и снов о чем-то большем...

Ну а действительность? Она всегда пошла и скучна в сравнении с легендой. Разочарование – вот серое слово, преследующего каждого, приехавшего в Японию с мечтой о гейшах и самураях. Пошлость расползающегося глобализма срывает кимоно и отбирает мечи, предлагая вместо них униформу унылой повседневности – пиджак, еще пиджак. Мини, миди, макси вместо veni, vidi, vici. Те же ножки, но в «Гуччи», кинжал для харакири заменяет «Монблан». Бренд вместо славы. Тщеславие вместо глубины.

Гейши и самураи ездят в метро, ужинают во французских ресторанах и смотрят бейсбол, читают газеты и предпочитают пиво традиционному сакэ, уверенно рулят «тоетами» и «мерседесами», внимательно следят за биржевыми сводками. Попав на улицы Токио, вы вряд ли заметите с первого раза нечто необычное в поведении людей. Вроде все как у нас, только народ комплекцией помельче да лицом иной, а так...

Однако вскоре вы начнете замечать нечто для нас непривычное: мужчины проходят в двери первыми, дамам руки не подают и пальто не снимают, не говоря уж о том, чтобы место в автобусе уступить. Вот уверенно выступает глава семейства, за ним семенит его супруга, таща покупки и толкая перед собой детскую коляску. За столиком в кафе девушка заботливо подливает пиво своему избраннику, зорко следя за тем, чтоб его стакан не пустовал. А вот и реклама свежего номера «Плейбоя» в метро, у всех на виду.

Что это, мужской рай и ад для феминисток? У многих «круглоглазых варваров», явившихся с Запада, тут же начинает кипеть возмущенный разум. Американские активистки борьбы за женское равноправие засыпают местные газеты гневными письмами. Но сами японки, за исключением части столичных эмансипе, вяло реагируют на призывы к борьбе за их собственные права. Многие просто не понимают, чего хотят эти диковинные пришельцы, требующие, чтобы весь мир играл по привычным им правилам. Рецепт стар и прост – прежде чем роптать, надо понять, а поняв, уразуметь, что не в каждой стране главным блюдом является гамбургер или борщ.

Семья – основа государства

Чтобы понять взаимоотношения между полами в Японии, надо учесть один очень важный принцип, определяющий во многом все виды отношений в Японии: несмотря на вестеринизацию, модернизацию и нынешнюю глобализацию, японское общество глубоко коллективистско по духу, но не на марксистский, а на конфуцианский манер. Японца с малолетства учат, что интересы коллектива гораздо выше собственного «я», сохранение гармонии и нормальных отношений с окружающими гораздо важнее борьбы за правду, а сама правда – это то, с чем согласно большинство. Общество делится на «старших» и «младших», причем «младшые» должны беспрекословно выполнять волю «старших», семья – это высшая ценность, ибо является основой и базовой единицей общественного устройства. Вот здесь мы и подходим к главному.

Семья – это альфа и омега японского общества. К неженатым мужчинам после определенного возраста (тем, кому существенно за 30) вообще отношение подозрительное: «Что-то ты, дружок, не того, уж нет ли причин каких, изъянов или как?» В крупной, солидной фирме неженатому не добиться признания и служебного роста: подозрительная личность, неблагонадежная, смыться может в любой момент, солидности нет, в общем, «перекати поле». Разведенным – еще большее недоверие: если уж ты не сумел решить проблемы в своей собственной семье, то как можно доверять тебе ответственные задания?

Что касается девушек, то не вышедшие вовремя замуж (ранее отметка устанавливалась в 25, ныне – в 31 год, причем если в первом варианте девушек не очень лестно сравнивали с рождественским пирогом, который после 25 числа, т.е. католического рождества, никому не нужен, то во втором варианте – с традиционной японской лапшой, которую едят только накануне Нового Года) считались проигравшими, лузерами, и отношение к ним было соответственное.

Конечно, в наши либеральные времена, особенно в мегаполисах, где традиционная общинная ментальность существует в наиболее разбавленном виде, где больше вольных нравов, такой жесткости не наблюдается, но тенденция сохраняется – люди склонны больше доверять тем, кто уже связал себя узами брака. Есть еще один прагматичный и важный момент. Если до брака молодые люди обычно живут с родителями, то после замужества стремятся приобрести собственное жилье. Делается это, как правило, в кредит. Когда у тебя над головой как дамоклов меч висит кредит в несколько сот тысяч долларов, волей не волей будешь вкалывать изо всех сил – чтоб и денег больше заработать, и саму работу не потерять. Для компании – идеальный вариант.

Работа тоже сама по себе является абсолютной ценностью конфуцианских норм. Настоящий муж трудится, чтобы исполнить свой долг, а настоящая жена создает мужчине все условия, чтоб он этот долг выполнял. Четкое разделение обязанностей – мужчины и женщины живут на разных островах, как часто говорят японцы. Долг мужчины – трудиться с утра до вечера. Переработки, когда муж допозна засиживается на работе – явление абсолютно обычное. Уйти домой раньше начальника – вещь немыслимая. Выйти на работу в субботу – норма жизни. Ну, а если даже дел и нет, то поддержание должных гармоничных отношений в коллективе – вещь столь же важная, как и сама работа. Поддерживаются отношения, как это принято у мужчин во всем мире, за совместной выпивкой, до чего японцы весьма охочи. По субботам и воскресеньям весьма рекомендован гольф с коллегами и партнерами. Так что семья своего кормильца и поильца практически не видит. Он ведет свое параллельное существование. Его обязанность – заработать деньги и отдать их жене. На этом все формальные обязанности заканчиваются, а вечернее общение порою сводится к трем словам: «еда», «ванная», «постель». Причем, последнее обычно не несет никаких интимных намеков.

Обязанность жены – не только создать комфортные условия для своего мужчины, но и умело распоряжаться добытыми деньгами. Тут она всевластный диктатор, полноправный министр финансов, как часто именуют своих спутниц японцы. Именно жена решает куда, когда и сколько потратить. Включая размеры карманных денег, выдаваемых суженому. Роптать не принято с обеих сторон: мудрость жены не в том, чтобы требовать от своего большего заработка, а в том, чтобы умело распорядиться имеющимся. Муж понимает, что выделяемая ему сумма на карманные расходы является максимально возможной, ведь его супруга вполне осознает, что ему надо достойно выглядеть в компании, а не жаться из-за каждой иены. Это негласный договор, материальная основа отношений, существующих в японских семьях.

Дети – тоже забота жены. Их здоровье, воспитание, образование – полностью в сфере ее исключительной ответственности. Участие мужа здесь пассивно и, в лучшем случае, сводится к воскресным семейным походам в парк или к выезду на машине за покупками в какой-нибудь гипермаркет, а вечером, если «министр финансов» дает добро, – к походу в семейный ресторан.

Частый результат такого образа жизни – усиливающееся со временем эмоциональное отчуждение. На одном острове – глава семьи, а на другом – жена и дети. Японская подружка моей дочери была в абсолютном недоумении, когда моя дочь говорила, что идет с папой гулять. «Что можно иметь общего с этим типом, который практически не бывает дома, а в редкие минуты прячется за газетой или храпит в своей комнате?» – недоумевала она.

Но больше всего проблем возникает, когда муж выходит на пенсию. Дети выросли, общих интересов нет. Жена привыкла быть дома одна, а тут этот пришелец, которого порой именуют «крупногабаритным мусором». Хорошо, если у благоверного есть хобби, например, фотографирование, и он пропадает в компании сотоварищей с утра до вечера. А если нет – помеха сплошная!!! Японские психологи даже придумали термин «синдром стресса от пребывания мужа дома».

Да, ну и картинка получается. Так и хочется всплакнуть над судьбой японских женщин и призвать их, рванув неизменные фартуки на груди, броситься на баррикады эмансипации и равноправия. Что и пытаются сделать заморские феминистки, но вот что-то со стороны освобождаемых особого рвения не наблюдается.

Моя знакомая русская, которая, выйдя замуж за японца, умудрилась перевоспитать его на наш лад, рассказывала мне о таком эпизоде. Как иногда водится, собрались японские домохозяйки днем, когда их благоверные на работе, и начали обсуждать, что у кого и как. И пошли честить своих мужей: и не делает ничего, и носки вонючие бросает где попало, и детьми не занимается, и все на мне, на мне... В общем, кошмар. Тут доходит черед до моей знакомой, и заявляет она, что муж ей во всем помогает, по выходным на гольф не шастает, с детьми гуляет, давая ей возможность отдохнуть или к подругам съездить, даже посуду моет. В ответ – гробовая тишина. Только потом дошло до моей знакомой, что не мужей ругали дамы, а себя таким образом друг перед другом хвалили. С точки зрения традиционной морали, вид мужа, занимающегося домашними делами, свидетельствует, что жена его – просто никудышная хозяйка, вот, ему, бедному, и приходится после работы еще и этим заниматься. Как говорится, влипла моя знакомая, а ведь рассчитывала чуть ли не на бурные овации.

Не берусь судить, сколько японских семей живет по описанным выше правилам, но, судя по всему, таковых немало. И хоть браки по любви вовсе не редкость в нынешние времена, и супруги, строящие отношения на западный манер, отнюдь не исключение, но все же, по-прежнему, доминирует мнение, что любовь любовью, а семья – это совсем другая статья, к любви непосредственное отношение не имеющая. Задача семьи – взрастить потомство и продолжить род, а там уж как сложится. Именно поэтому до сих пор сватовство – дело привычное. И чем выше социальный уровень семьи, тем больше вероятность, что именно такой метод знакомства будут рекомендовать родители – ведь надо, чтобы кандидат или кандидатка соответствовали. Да и подноготную проверить не мешало: нет ли каких грешков, не затесались ли в родословной где-то бывшие «отверженные», т.е. принадлежавшие в феодальной Японии к касте занимавшихся самым грязным и непрестижным трудом. Насчет этнической чистоты тоже неплохо узнать, да и нет ли среди будущих родственников пострадавших во время ядерных бомбардировок, а то вдруг потомство будет с изъяном. Естественно, никто вслух этого не произносит, но для частных детективов – это одна из верных статей дохода.

Своеобразным сватовством занимаются и многие крупные компании, ежегодно берущие к себе на работу в явно превышающем практические нужды количестве девиц, назначаемых на одну и ту же должность, название которой придумали сами японцы, ибо ни у кого из известных им народов ничего подходящего не нашлось. Вот разве что язык аглицкий сгодился. Именуют их «оффис леди», в просторечии OL. Поскольку японцы буквы «л» не выговаривают, то получается у них при произношении этой аббревиатуры «оэру». Отбор «оэру» достаточно строг, причем важными факторами являются внешность и престижность законченного университета. Номинальные же функции успешно прошедших отбор оказываются весьма незамысловаты: отправить факс, сбегать за бумажкой, заварить чай. В общем, работа секретаря, но количество таких секретарш явно превосходит разумные пределы. Было бы нелепо предполагать, что расчетливые акулы японского бизнеса занимаются благотворительностью или спонсируют новое движение суфражисток. Вы абсолютно правы – компании просто кровно заинтересованы в подборе качественных невест для своих сотрудников, причем с дальним расчетом.

Резонов тут несколько. Во-первых, молодые люди смогут подыскать себе будущую супругу не отходя, так сказать, от рабочего места и не особо отвлекаясь от выполнения служебных обязанностей, что, безусловно, для компании весьма удобно. Во-вторых, отбор проходят лишь те, кто, по мнению рекрутеров, готов по своим морально-политическим качествам обеспечить надежный тыл будущему избраннику. А в-третьих, компания вполне обосновано рассчитывает на лояльность девушек и после замужества, ведь слово «долг»- гири – отнюдь не пустой звук в Японии. Каждый долг платежом красен, поэтому вероятность выражения недовольства такой супругой из-за отсутствия мужа дома, который в это время жертвенно машет клюшкой для гольфа, невелика. Вот компания и в выигрыше.

В связи со всем вышеперечисленным, число разводов в Японии относительно невелико, хотя сама процедура развода по обоюдному согласию – самая простая в мире: надо просто прийти в госконтору и написать соответствующее заявление за двумя подписями – и все, никто ни о чем не спрашивает. Однако в последнее время число разводов растет, особенно среди тех, кто прожил вместе 20-30 лет. Сказывается эффект отчуждения: дети выращены, главная функция выполнена, чего еще? При разводе пожилых пар в большинстве случаев инициатором развода выступают женщины, не желающие и далее тянуть свою лямку. По мнению экспертов, это свидетельствует о разрушении в Японии прежних коллективистских ценностей и возрастающей популярности западных индивидуалистских моделей. Только радоваться ли таким переменам – вопрос, остающийся без однозначного ответа.

Любовь – штука смертельно опасная

«А как же любовь, - спросите вы, - неужто чувство это неведомо японцам?» Каждый поклонник японской литературы подтвердит, что, как и во всем мире, любовь в Японии является одной из главных тем и классики, и новейших сочинений. Ничто человеческое японцам не чуждо, но имеет свой собственный привкус, и чаще всего это горьковатый привкус смерти. Противоречие между чувством и долгом – вот лейтмотив многих японских произведений искусства, в том числе новейших. И наилучшим выходом из такой ситуации является смерть. Парное самоубийство влюбленных, не сумевших связать свою судьбу по общепринятым нормам в этой жизни – традиционный финал не только многих классических, но и современных произведений.

Вот сюжет одного из недавних хитов японского киноэкрана под названием «Потерянный рай» («Сицуракуэн» 2000). Работающий на крупное издательство редактор (за 50) и учительница каллиграфии (за 40), оба состоящие в браке, влюбляются друг в друга и начинают встречаться. Они находят не только радость в духовном общении, но и доселе незнакомую радость секса, которому предаются при любой возможности. Об их отношениях становится известно в их семьях и на работе. Редактора понижают в должности и переводят работать в архив. Он предпочитает уйти с работы, хорошо понимая, что найти новую почти невозможно. Единственным приемлемым выходом в сложившейся ситуации влюбленные считают самоубийство, которое и совершают, отправившись в гостиницу на горячие источники. Приняв яд, растворенный в вине, они умирают в объятиях друг друга.

«Что за глупость, - сказали бы многие из нас, - развелись бы, да и жили себе счастливо». Но согласно традиционным японским ценностям, оба нарушили свой долг, предали семьи, стали навсегда осуждаемыми и отвергнутыми обществом. Ладно, если б это была просто интрижка на стороне – на это традиционно смотрят сквозь пальцы, особенно в отношении мужчин. Но нет, дело зашло слишком далеко, и такой выход из сложившейся ситуации для японцев представляется вполне естественным, тем более что самоубийство издревле считалось достойным выходом из щекотливых положений. Вспомнить хотя бы пресловутое харакири.

Эта книга, фильм, и снятая по тому же сюжета телевизионная драма, пожалуй, были первым толчком, всколыхнувшим японское общество и вызвавшим горячие дебаты по поводу старой дилеммы – чувство и долг. Стремление к большой любви и необходимость выполнять в обществе определенные функции. Очень часто они входят в противоречие, и для многих мечта о большой и сильной любви, неограниченной и неомраченной никакими условностями, так и остается мечтой.

Сейчас в Японии мегахитом стал фильм, пополнивший рад начинающихся складываться в самостоятельный жанр картин о «чистой любви», под названием «Из центра мира кричу о любви» («Сэкай-но тюсин дэ, ай о сакэбу», 2004). Сюжет снова весьма незамысловат. Обычная школа в японской провинции. 17-летние парень и девушка, которые влюбляются друг в друга. Отношения чисто платонические. Одна из ночных радиостанций объявляет конкурс на лучшее письмо о любви. Его выигрывает парень, который отсылает на радио придуманную им историю о девушке, которая заболевает лейкемией. И вдруг выясняется, что его возлюбленная действительно больна лейкемией. Она умирает, и спустя много лет, молодой человек, уже давно живущий с другой, все так же не может ее забыть. Конечно, сюжет не сводится к перечисленным банальностям, и если этот фильм вам когда-нибудь попадется на глаза, очень рекомендую его посмотреть.

Но, в данном случае, примечательно другое: снова рассказ о высоких чувствах, и снова трагический финал. Теперь не общество, а рок становится на пути влюбленных.

Актер, сыгравший главную роль в этом фильме, год назад стал популярным благодаря другому хиту под названием «Конец летнего затворничества» («Гэгэ», 2003), в котором он играет молодого школьного учителя. Его герой постепенно слепнет и сначала не может принять жертвенной любви своей возлюбленной, отказывающейся его бросать в беде. Ну а тот, кто смотрел предпоследний фильм популярного у нас, но далеко не единственного хорошего японского режиссера Такэси Китано, под названием «Куклы» («Dolls» 2002), сам может продолжить этот ряд и заключить, что любовь и смерть в современной Японии до сих пор воспринимаются как идущие рука об руку.

Японки мечтают о понимании, о том, чтобы встретить мужчину не только сильного, но и эмоционально отзывчивого, доброго (феномен «Ëн-сама», безумно популярного ныне в Японии корейского актера, сыгравшего в телевизионной мелодраме «Зимняя соната» главного героя, заслуживает отдельного рассмотрения). Это скрытое желание настолько сильно, что бессознательно передается даже режиссерам самурайских боевиков. Все чаще в них героями становятся не беспощадные рубаки, не знающие жалости и сомнений, но люди глубоко чувствующие, добрые, любящие своих жен и детей, но при этом сильные и храбрые воины (например, «Дождь кончается» («Амэ агару» 2000) или «Предание о благородных самураях из Мибу» («Мибу гиси дэн» 2003)). Наверное, это и есть тот идеал, к которому стремятся японские женщины и, увы, не столь часто его находят.

Самой нашумевшей литературной новинкой прошлого года стала книга известной эссеистки Дзюнко Сакаи, под названием «Голос проигравших» («Макэта ину–но тообоэ»), в которой она отстаивает право на существование и уважение для тех, кто сознательно отказался следовать общепринятым ролевым стандартам и предпочел одиночество браку с кем попало. Сама Сакаи Дзюнко, которая в свои 38 не замужем, утверждает: «Моя позиция вовсе не означает, что такие, как я, сознательно хотят остаться незамужними. Нам очень хочется выйти замуж, просто никак не найдем подходящего парня. Мужчины не меняют свои традиционные представления о роли жены».

Проблема экономически самостоятельной, умной и успешной женщины, стремящейся, но не могущей себе найти достойного партнера, повсеместна. Статей, появляющихся на эту тему на разных языках и в разных странах, не счесть. И вряд ли в этой проблеме стоит искать чисто японскую специфику. В большинстве своем, японки не столько стремятся освободиться от предлагаемой им традиционной социальной роли, сколько мечтают о том, чтобы долг и любовь шли рука об руку, чтобы встретить мужчину, который был бы не только кормильцем и поильцем, но и другом, любовником, разделяющим чаянья, мечты и надежды.

Впрочем, разве этого хотят только японки?

 

Андрей Накорчевский
Фото Анатолия Филина
Журнал "Будокан" №№3,4
«Интересный журнал о Японии»

Оценить статью
(0)