Дания против

Волны насилия, прокатившиеся по всему мусульманскому миру в связи с публикацией в датской газете карикатуры на пророка Мухаммеда, позволили увидеть одну из важнейших, хотя и не часто обсуждаемых, структурных особенностей современной мировой политики.

Но для начала — небольшой экскурс в недавнюю историю. В 2002 году в Копенгагене собрался Всемирный Чеченский Конгресс, который, помимо прочего, продемонстрировал принципиальную разницу между Россией и Данией с точки зрения восприятия политики вообще. Позиция нашего правительства тогда выражалась в исключительно политических категориях: с учётом «глобальной войны с терроризмом» Москва призывала Копенгаген к принятию политического решения о запрете этого Конгресса. В ответ мы услышали, что «в Дании правит закон», а не конкретные политики, что следовало истолковывать как нежелание переводить проблему из правовой в политическую плоскость. Другими словами, никакая политическая воля, вне зависимости от соображений безопасности или анти-террористической стратегии, не в силах сделать исключение, то есть отменить Конгресс, заявка на который была оформлена в соответствии с существующими в Датском Королевстве юридическими нормами.

Суть того дискурсивного конфликта четырёхлетней давности сводилась к отказу Дании признать себя в качестве политического субъекта, несмотря на усилия России, дипломатия которой исходила именно из такой позиции. Признанию собственной политической субъектности Копенгаген предпочёл «саморастворение» в обезличенных и анонимных структурах, действующих как бы самостоятельно, автономно и независимо от политической целесообразности. Говоря на концептуальном языке, российская система аргументов базировалась на логике Политического (the Political) Карла Шмитта, в то время как датская реакция была наиболее зримым выражением либеральной в своей основе логики деполитизации.

Если в случае с Россией в 2002 году просто произошло взаимное непонимание (хотя тогда, помнится, некоторые наши соотечественники тоже призывали к бойкоту датских товаров), то в 2006 году датский пост-политический либерализм столкнулся с гораздо более масштабной и агрессивной реакцией отторжения на всём мусульманском Востоке. А ведь смысл нынешнего столкновения — в том же самом противоречии между двумя непримиримыми логиками, описанными выше. Официальная Дания оправдывается перед лицом исламского протеста примерно так же, как ранее она объясняла России своё невмешательство в деятельность чеченских эмиссаров на своей территории, только теперь вместо «неправительственной общественной организации» фигурирует «частная газета», которая, согласно основам либерального мировосприятия, на самом деле имеет право публиковать самые противоречивые материалы. Действительная — и центральная — проблема состоит в том, что такая логика начисто отвергается десятками стран, от Сирии до Индонезии. Именно они своими действиями как бы пытаются вернуть Данию в традиционный, шмиттианский мир Политического с его приматом воли суверена над всеми остальными, «частными» интересами. Логика либерализма, увы, не действует при взаимоотношениях Дании (в данном случае ставшей наиболее наглядным её воплощением) с разъярённым мусульманским миром: тот столь же принципиально не делает различия между датским правительством и одной из копенгагенских газет, сколь принципиально датские официальные круги настаивают на таком разграничении.

Именно в результате такой нестыковки и состоялся «разговор слепого с глухим». Друг с другом встретились две диаметрально противоположные логики: согласно одной из них, сегодня, как и ранее, в каждой стране существует (должен существовать) некий центр принятия Политических Решений, отвечающий за поведение нации на международной арене; согласно второй логике, такого центра нет, в силу чего единая внешняя политика естественным образом плюрализируется, вплоть до распада на отдельные фрагменты. Эта вторая логика, которая столь отчётливо просматривается в действиях многих стран Евросоюза, представляется весьма инструментальной, поскольку позволяет избежать бремени нежелательной ответственности за многие акции транс-национального характера.

«Датская модель» выглядит на самом деле политически нейтральной: она может как открыть возможности для радикалов (как продемонстрировал случай с Чеченским Конгрессом), так и вызвать гнев их самых рьяных сторонников (как показала «карикатурная история»). Впрочем, эта модель встречается с, по крайней мере, двумя важными проблемами. Во-первых, оборотной стороной (или своего рода «платой») такой модели является косвенный отказ от статуса полноценного субъекта международной политики. Во-вторых, ислам является той религией, для поддержания идентичности которой фигура Внешнего Врага является совершенно необходимой. Превращаясь из традиционных национальных государств в аморфные «самоорганизующиеся структуры» или горизонтальные «сети», станы Европы лишают своих недоброжелателей на Востоке такого удовольствия: проклинать отдельную газету — это, понятно, дело весьма мелкое и не имеющее никакого мобилизующего потенциала. Запад как сумма отдельных, частных интересов абсолютно не устраивает его оппонентов. Не в этом ли коренится реальная причина гнева исламского мира?  

Андрей Макарычев, доктор исторических наук, профессор