Эхо первой любви

Ресторатор из Вены Гертруда Смадис в конце октября посетила Молдавию. Почтенная дама эта — в нынешнем году Гертруде исполнится семьдесят семь лет — владеет в самом центре австрийской столицы заведением с непривычным для нашего уха названием «Одноэтажный домик вблизи дворца Шенбрунн», в ансамбль которого и входит. Замок Шенбрунн с прилегающими постройками служил резиденцией австрийских императоров еще с шестнадцатого века, и сейчас это одна из уникальнейших достопримечательностей древней и вечно молодой Вены. Небольшой ресторанчик, в котором к каждому посетителю относятся так, словно он император, пришелся по вкусу дипломатам, зарубежным туристам и гостям Вены. Его хозяйка первый свой визит в Молдавии, ради которого и прибыла к нам в страну, совершила в небольшой опять-таки кабачок в Оргееве, где провела часа два с половиной. Интересовали деловую женщину, впрочем, не кухня довольно-таки заурядной общепитовской точки, и не претендующей на сравнение с ее гастрономическим храмом, не интерьер ресторации, не качество обслуживания, а человек, с которым она здесь встретилась. С которым не виделась вот уже сорок восемь лет — с поры, когда нежданно вспыхнувшее огромное чувство меж советским солдатом и австрийкой чешского происхождения разорвалось внезапно по независящим от молодых людей причинам, разъединив их, казалось бы, навсегда государственными границами, нечеловеческими законами (в СССР в 53 году запретили браки с иностранцами), суетой и обыденностью бренного существования людского. Ан нет. Они все же встретились!

Такой она была в годы первой любви, эхо которой позвало ее в дорогу.

Начиналось все в далеком уже сорок восьмом в общем-то тривиально. Юная продавщица — ей тогда еще восемнадцати не исполнилось — военторговского универмага русского сектора Вены приметила советского солдатика, что частенько стал появляться у секции и пристально глядеть на девушку. Под его взглядом она даже теряться начала, краснеть. Словно почувствовав это, Архип (так звали солдатика, но узнала об этом Гертруда еще не скоро) попросил вдруг робко: «Можно, я вас проведу?». Девушка и не против. Да нельзя ему этого было делать — Гертруда жила во французском секторе. Погуляли вдвоем все же в первый вечер какое-то время. Во второй дольше. В третий… И поняли разом, что уже не могут один без другого. Что просто встреч, даже ежедневных, им мало…
Гертруда (Архипу, впрочем, она представилась Татьяной — так ее звали все в советской миссии, и она сжилась с новым именем своим, словно родители и не нарекали иначе) давно уже относилась к советским людям с особым пиететом. Прекрасно владела русским (отец с детства внушал — учи его), преград к общению потому не было. Да и нравился ей солдатик — молчаливый, скромный, ненавязчивый. Внимательный. Советский, словом.
Так уж сложилось, что именно русские сыграли в судьбе девушки роль необычную. Впервые — в сорок четвертом. Когда освобождали Вену. Красная Армия уже вплотную подошла к австрийской столице. Немцы, в агонии, издали приказ, запрещающий мужскому населению покидать город. Непослушание каралось расстрелом без суда и следствия. А в семье Жаковых — девичья фамилия Татьяны — кончились продукты. Отец — ему уже пятьдесят шесть было, какой, к черту, воин из него — решил рискнуть. Пробрался в пригород в надежде разжиться чем-нибудь в обмен на вещи. Повезло вроде — не с пустыми руками возвращался. Но наскочил на патруль в поезде. Скрываясь от него, упал под колеса и получил серьезную травму. Кто-то все же доставил бездыханного мужчину в больницу.
Жена с дочкой суток трое терзались в неведении. И вдруг приходит к ним в дом советский военный и сообщает. Что Станислав Жак лежит в больнице в Клостернойбурге, небольшом городке под Веной. Специально приехал оттуда служивый, чтобы сообщить женщинам. Станислав, придя в себя, заговорил по-русски — знал его в совершенстве. Город к тому времени от фашистов уже освободили. В больнице советский госпиталь расположился. Его сотрудники и решили помочь пожилому чеху найти семью. Мать Татьяны без труда получила в комендатуре пропуск на право выезда из Вены. Приехали в больницу — а отец при смерти. Попрощаться, правда, успели. Отзывчивость советская помогла хоть похоронить по-человечески. Иначе лежал бы в безымянной могиле неведомо где.
Через пару лет Татьяна еще раз убедилась, что советские люди — особые. В тот день завсекцией Татьяна Жуженкова (везло Гертруде на людей отзывчивых: военный летчик в прошлом, Жуженкова молоденькую сотрудницу свою, словно мать, опекала) на кассу ее посадила. И эта работа была привычной для девушки. Неоднократно уже неплохо справлялась. А тут что-то не то произошло — вечером недостача огромная обнаружилась. Девушка в слезы: не брала она денег. Жуженкова спокойно и говорит — отложим все до утра, не будем спешить, хотя обычно выручку ежедневно сдавали. Ночь без сна прошла — если деньги не найдутся, тюрьмы не миновать. Утром зареванная на работу отправилась. У входа в магазин офицер какой-то советский привязался: «Девушка, мне надо с вами поговорить». Отмахнулась, побежала к себе на второй этаж. Военный не отстает. У Жуженковой в кабинете и спряталась. Та выходит к офицеру и сердито ему: «Чего к девушке пристаете, неприятности у нее, деньги пропали…» «Вот для этого я и здесь», — отвечает. И протягивает недостающую сумму. Татьяна, оказывается, накануне не только сдачу ему вернула — все деньги, что за покупку требовались. Обнаружил это лишь вечером, когда домой пришел. Утром сразу в универмаг ринулся. В слезах — от радости уже, даже не спросила, как спасителя зовут. Запомнила только слова Жуженковой: «Вот это, Таня, советский человек».

Цветы через сорок восемь лет.

И Архип для нее советским был. Хотя, если покопаться, советским он к тому времени еще не стал. Уроженец села Табэра Оргеевскогорайона Молдавии, он и года не прожил в СССР — в сорок первом село оккупировали фашисты, в сорок четвертом, когда немцев выбили из Молдавии, Архипа в армию почти сразу взяли. С войсками до Праги дошел, где и встретил Победу. В сорок седьмом — все еще служил — в Вену перевели. Здесь уже и любовь свою первую повстречал. Налаживаться стало все у молодых. О свадьбе уже поговаривали. Только вот мать девушки не в восторге от избранника дочери оказалась. И круто изменила их судьбу.
Татьяна родилась в Вене. Но корни ее в Чехию — городок Страконице, что километрах в ста от Праги — уходили. И надумала женщина, чтобы молодых разлучить, репатриироваться. Почти силой дочку с собой увезла. Гертруда очень надеялась вернуться. И Архипа уверяла — мы еще будем вместе. Не сложилось. Переписывались еще с год. Солдатик уже домой в Табэру родную вернулся. Так и заглохло все постепенно. Женились оба. Детей растили.
Но друг о друге помнили.
Архип Татьяне во сне часто являлся. Все вину перед ним чувствовала — обещала вернуться к любимому. Но не сделала этого. И так хотелось объяснить (не на бумаге — в письмах не так скажется и не так услышится) воочию, почему слова не сдержала своего. Рассказать, что (мать ли так устроила или само сложилось) власти чешские изъяли у девушки документ, позволяющий ей как сотруднице советской миссии вернуться в Вену. Паспорт австрийский тоже. А своего не выдали. И стала Татьяна невыездной. И жизнь врозь пошла. Достойная. Насыщенная. Но без него.
В Страконице на фабрику текстильную устроилась. И удивила всех. На вопрос, кем быть хочет, заявила — стахановкой. Слово это советское очень уж нравилось. Да и смысл ей по нутру был. В Чехии его тогда мало кто и слышал. Это позже уже и здесь социализм строить начали. К станку встала. Месяца через три и впрямь в стахановки выбилась. На фабрике до заместителя директора доросла. Шестьдесят восьмой год — известные события в Чехословакии, когда СССР ввел туда войска — не просто ей дался. С оппозицией языка общего так и не нашла. Решила с семьей в Вену — где родилась — переехать. И тут выяснилось, что все в мире бренном повторяется. Дочь Магда ни в какую — как и Татьяна когда-то — уезжать не хочет. Жених в Праге.
- Я не желала, — вспоминает тихим голосом госпожа Смадис (это ее фамилия по мужу), с которой я встретился уже после визита в Оргеев, — чтобы малышка судьбу мою повторила — с любимым в разлуке жила. И пообещала ей твердо, что через полгода она вернется в Прагу — семья могла лишь в полном составе в Австрию выехать. Таковы правила были. И дочка вернулась. Замуж за избранника своего вышла. Счастлива… Татьяна — самые близкие по-прежнему так к Гертруде обращаются — замолкает надолго, вспоминая, должно быть, прожитое. В Вене с нуля начинать, по сути, пришлось. Иозеф, супруг, на стекольный завод устроился. Она — поваром в ресторане небольшом. Вошли постепенно в колею. Денег подкопили. Свой ресторан завели. Овдовела, правда, рано — мужа в восемьдесят восьмом не стало. С той поры Архип еще чаще стал являться к ней. Месяца два назад решила — надо разыскать его. Чуяла — жив. Сердце — вещун — не обмануло.
Московский журналист, представляющий в Вене «Гудок» и другие газеты, Игорь Белов (с ним госпожа Смадис дружила уже лет пятнадцать, в чем-то заменив даже скончавшуюся года полтора назад маму, к нему и обратилась за помощью) вышел на директора представительства газеты «Труд» в Молдавии Василия Бажуряну. Тот умудрился всего за неделю не только разыскать Архипа (родное село Табэра он покинул навсегда еще в пятьдесят втором. Но ниточки связующие все же остались), но и уговорить его встретиться с Татьяной. Не без труда. Бравый в прошлом солдатик, похоже, растерялся. Не ждал ничего подобного. Серьезные некогда намерения — не стал бы иначе девушке своей адрес родительский давать — остались в давнем времени. «Зачем его ворошить, — заметил. — Мы все уже старые, чего костями друг перед другом трясти». Бажуряну весь арсенал свой — а уж убеждать собеседника этот человек умеет — в ход пустил. Даже Льва Толстого в помощники позвал. Повторив вслед за писателем, что единственный рай, из которого нас никто и никогда не изгонит, — наши воспоминания.
Встретиться Архип предложил у одного из перекрестков. Машина — за рулем был Василий — плавно остановилась у светофора, рядом с которым стоял весьма пожилой мужчина с роскошным букетом в руках. «Архипчик, мой дорогой!» — только и молвила Татьяна, и тут же выпорхнула — возраст помехой не оказался — из салона. Мужчина весьма элегантно (не скажешь даже, что всю жизнь баранку грузовика — в Вене, кстати, водительскую профессию и получил в автошколе войсковой — крутил) преподнес даме цветы. И обнял прослезившуюся женщину. Сорок восемь лет разлуки остались в прошлом.
До этого был, правда, телефонный звонок. Не утерпела Татьяна, набрала из Вены оргеевский номер. И — холодом повеяло. Сердце оборвалось. «Как-то нехорошо он говорил, — призналась Белову, который присутствовал при разговоре. — Даже трубку бросил…». Уже в Молдавии узнала — сердце Архипа прихватило в тот момент. Да так, что и сказать ничего не смог — только и повесил трубку.
Архип не случайно, похоже, встречу у перекрестка назначил — на свидание, похоже, как в Вене когда-то, пригласил. И повел гостью в кабачок. Не зная даже, что она в ресторанном деле дока. Впрочем, ей было все едино, что вокруг. Шикарный ли зал. Или скромная обстановка. Главное — Он рядом. Довольно долго — два с половиной часа почти, и весьма кратко — сорок восемь лет врозь — длилась встреча. Предвестница новой разлуки.
- Я пришла не для того, чтобы семью разрушить, — втолковывала мне перед вылетом из Кишинева обратно в Вену госпожа Смадис. — Я очень хотела, чтобы он узнал всю правду обо мне. Не держал бы на меня обиды. Я очень хотела его видеть. И хорошо, что мы все же встретились. Хотя и боялась этого. Боялась, что он не станет со мной говорить. А он цветы принес. Мне уже больше семидесяти. Ему за восемьдесят. Мало нам осталось. Я очень хотела, чтобы мы ушли из этой жизни умиротворенными. Не оставив долгов. Ни перед кем. И я — счастлива.

Фото Игоря Белова и из личного архива Гертруды Смадис.