Александр Волков: «Печальные последствия блестящего успеха».

Путин сохранит кресло президента. Это почти ни у кого не вызывает сомнения. Однако назвать его победителем не повернется язык. А кого побеждать? Есть ли хоть один реальный соперник у Путина? Советские выборы называли скачками с участием одной лошади. Сейчас вроде бы образовался некий пелотон, однако нет в нем ни одного участника, который хоть сколько-то верил бы в свою победу. Более того, некоторые просто ринулись спасать репутацию президента, когда возникла угроза, что он окажется в компании гробовщиков и боксеров-охранников, а теперь готовы нарочно сломать себе ногу или шею на этих скачках, лишь бы пропустить вперед главного конкурента. В таких обстоятельствах возникает призрак недостаточной легитимности, полулегитимности что ли будущей «победы», как бывало и в «скачках с участием одной лошади». Ну, по меньшей мере – неубедительности.
Абсурдность положения тем более ощутима, что оно создано технологично организованными выборами в Думу. Да, теперь нас обрабатывают вот именно так – с помощью современных технологий, как металлическую чурку. И, кроме президентских структур, уже расплодилось множество институтов и центров со сходными названиями – политических технологий, выборных стратегий и прочих. Их создатели понимают, что сами эти названия привлекают тех, кто хочет овладеть властью или её сохранить, а посему готов платить за политизобретения. Но не чувствуют, что такие «заголовки» отталкивают многих мыслящих граждан, ибо они звучат примерно как Институт обработки массового сознания, Институт методов манипулирования или проще и грубее – Институт оболванивания. Может, кому-то пока и нравится, что одуряют не как-нибудь, а «научно», но, думается, это всё же не надолго.
Если средства, используемые у нас в предвыборной политической борьбе, модернизируются, то не изменяется её суть, определенная Черчиллем: схватка бульдогов под ковром. Она состоялась на сей раз в преддверии президентской кампании, как уже сказано, на думских выборах, и, как положено, в конце её на ковре оказались два трупа – две партии, реанимировать которые, пожалуй, невозможно – очень уж сильно грызлись, прежде всего, между собой, и ещё – одна  полуживая участница схватки, успевшая, правда, родить, а скорее отпочковать крепенького наследника, к роли которого ещё вернемся. Конечно, подтвердилось мнение, что мы имели дело с псевдопартиями и почти игрушечной политической системой, но всё же печально, что она не смогла окрепнуть и превратиться в нечто ст0ящее, работающее на благо общества. Не ясно вообще, как дальше будет развиваться наша демократия, когда созданы все условия то ли для монархии, то ли для диктатуры.
Относительное равновесие сил нарушилось настолько, что сражаться дальше не решились даже Жириновский, ранее уверенно обещавший стать вторым, и Зюганов – они выставили очень неубедительный, осмелюсь сказать – карикатурный  «второй состав». Что же это будет за победа у Владимира Владимировича? Если использовать образ, предложенный ранее лидером его подопечной партии Грызловым, это всё равно, как если бы команда Третьяка выиграла у дворовой хоккейной команды.
Творцом такой блистательной вроде бы победы на думских выборах называют Владислава Суркова из президентской команды. На НТВ в связи с этим он даже был номинирован в герои года. Сейчас, если верить, что наша демократия действительно такая уже управляемая, возникает мысль: не перестарался ли, не потребовали бы с него, вместо награждения, ответа за такое усердие. И дело не только в том, что конкуренты у Путина не те, которых почётно было бы победить, а ещё и в иных последствиях.
Прежде всего, о президентских выборах, где всё же, как говорится, возможны варианты. Достаточно вероятна не совсем обычная для нашей страны интрига. У Путина появились-таки два опасных соперника. Это госпожа Неявка и господин Против всех. Кто может образовать солидную или даже критическую массу в этой интриге? Не верится, что это будет организованная оппозиция, у нас её просто нет, прежде всего, организующей силы нет, или силы у этой силы недостаточно. Опасность – в стихии. Пожалуй, здесь можно усмотреть «три источника и три составные части» формирования такой массы. Первая – просто аполитичные люди, которые к выборам в принципе равнодушны. Их у нас немало, до трети электората и более. И не только вообще аполитичные, а также те, для кого результаты данных выборов никак не связаны с их личными жизненными проектами. Они могут быть мобилизованы, если для этих проектов возникнет какая-то опасность, но если ситуацию оценивают как спокойную, что нам опять-таки сверху старательно внушают, им незачем идти к избирательной урне. Вторая группа – протестный электорат. Нежелающих идти на выборы из-за предопределенности их исхода даже в случае с Думой оказалось немало. По данным ЦИК, показатель явки избирателей снизился в сравнении с 1999 годом на 6 процентов и составил 55,75 процента от списочного состава. Значит, ещё минус те же 6 процентов, и выборы сорваны: на президентских должны участвовать не менее 50 процентов списочного состава избирателей. (По данным декабрьского опроса ВЦИОМ-А, участие в выборах президента приняло бы примерно 53% избирателей, что на 5% меньше, чем в ноябре 2003 года). На 650 тысяч возросло за те же годы число избирателей, проголосовавших против всех.
На президентских выборах предопределенность результата ещё очевиднее, и число «протестантов» может возрасти. Третья группа – не удивляйтесь, но из числа сторонников Путина, убежденно сказавших социологам, что поддерживают его, а именно – та их часть, которая уверовала в неизбежность его победы, ибо никто другой победить явно не может. Мол, он всё равно выиграет, а у меня тут дела да ещё рыбалка наметилась…Публиковались связанные с этим подсчеты разного рода, однако они очень уж приблизительны. Но если вспомнить, что в Петербурге число участников выборов губернатора, определенно патронировавшихся президентом, с трудом перевалило за 50 процентов, картина вырисовывается достаточно серьёзная. Многие говорят о бессмысленности бойкота, но, видимо, забывают, что участники сорванных выборов, согласно закону, не смогут выдвинуться кандидатами на выборах повторных. Представляется, что сегодня в Кремле уже сетуют: не проще ли было бы, если бы в президентской гонке участвовали и Зюганов, и Немцов, и Явлинский или даже общий кандидат правых.
Если выборы всё же состоятся, потому что административный ресурс, конечно, будет задействован много «выше ординара», как говорят питерцы, но значительное число избирателей проголосуют против всех, а соперники все вместе оттянут на себя заметную часть голосов, возникнет потребность во втором туре. И тогда реальной проблемой для Путина станет Глазьев, который в сложившейся ситуации, несомненно, окажется вторым. Проблемой потому, что власти сами возбудили в массах, опять-таки в процессе думской кампании, волну, скажем мягко, неприязни к крупному капиталу и настроенности на передел собственности, а на этом поле Глазьев уже довольно успешно сыграл, выдвинув конкретные идеи – проверки законности приватизации, а главное – изъятия природной ренты ради лучшего решения социальных проблем. То есть это уже не общие слова о социальной справедливости – предложены конкретные механизмы перераспределения благ. И вообще не стоит сбрасывать со счетов то обстоятельство, что Глазьев – грамотный экономист и не такой прямолинейный, как иные, а достаточно ловкий популист. Многие ли разберутся в предвыборной суматохе, что эта ловкость построена на лукавых цифрах? Уж Харитонова-то он точно переиграет в дискуссиях без проблем.
Власти подготовили почву массовой психологии и для державничества, и для возвышения роли государства в экономике, и для развития без того сильных антизападных настроений – опять-таки поле, на котором Глазьеву не впервой играть. И если Путина он всё же едва ли  переиграет – в силу недостаточной «раскрученности», то, во-первых, попортит ему нервы, а во-вторых, к последующим выборам, 2008 года, может оказаться независимым от президента кандидатом и более перспективным, чем угодный ему преемник.
Если Путин вновь станет президентом, что наиболее вероятно, сложится также непростая во многих отношениях ситуация. Бремя безальтернативного положения лидера на политической сцене, как справедливо отмечает Юрий Левада, чревато рядом проблем. Превращение всех ветвей власти – от законодательной до исполнительной и судебной – в исполнителей воли высшей администрации, скорее всего, разрушит устоявшийся в общественном мнении механизм распределения ответственности за трудности и неудачи. А устранение явного, например, парламентского плюрализма мнений неизбежно раздувает значение «плюрализма» подковерного и околовластного.
Сегодня многие гадают, куда при таких своих возможностях повернет штурвал государственного управления президент. Вспомнилось утверждение кремлевского источника, относившееся ещё к началу правления Путина: в экономике он тяготеет к либеральным ценностям, а в политике следует ожидать правления твердого. Что ж, так приблизительно и было в первом президентском сроке. Президентская вертикаль, управляемая демократия подтвердили вторую часть тезиса. Настроенность на экономические реформы, присутствие на ведущих постах в правительстве либеральных экономистов подтверждали вроде бы часть первую. Однако дело Ходорковского поколебало представления о последовательности в этой части, да и некоторые мимолетные заявления самого президента о необходимости коррекции в экономической политике, роли в ней государства заставляют задуматься. Тем более – на фоне сильно раздутых во время предвыборной кампании массовых «антиолигархических» и антизападных настроений, о которых говорилось выше. Герман Греф и некоторые другие высокие руководители правительственного экономического блока уверяют, что ничего особенного не произошло, что либеральному курсу нет альтернативы, ибо это вопрос не выбора даже, а выживания страны, и курс не изменится. Хочется верить им, но где будет это правительство после президентских выборов? Где будут люди, которые утверждают сегодня то, что для них самих желательно?
Прогнозы можно услышать совершенно противоположные. Говорят о возможности поворота социально-экономической политики государства влево. Но возникает даже и версия радикал-либерализма, такой его формы, когда либеральные реформы осуществляются сверху, без оглядки на возможность тяжелых социальных последствий. Что же будет на самом деле? А что угодно! Когда в стране нет сильной оппозиции и парламента, годного для контроля над высшей властью хотя бы на уровне или, можно сказать, в формах парламентской монархии, будет лишь то, чего пожелает властитель. Заметим, что он ведь, в отличие, скажем, от Буша, Ширака, Шредера, не подотчетен и партии, которая с ним «вместе». Он-то с нею не очень «вместе», он не в партии, а сам по себе.
Хочется определить эту ситуацию как абсолютизм без монархии.
Есть основания верить, что президент желает своему народу только хорошего. Но само понимание «хорошего» достаточно скользко. Оно может быть и ошибочным и уж тем более – изменяющимся.
Вспоминается статья из американской газеты, которая называлась «Почему ошибаются президенты». Ответ на вопрос был таков: они ошибаются тогда, когда принимают решения на основе необъективной информации. А она появляется чаще всего потому, что президенту не хотят сказать правду: либо боятся его гнева по поводу неприятных вестей, либо желают обрадовать хорошими, даже если таковых не имеется. Короче говоря, - это происходит тогда, когда президент получает только такую информацию, которую хочет получить: доказано на множестве примеров. Теперь, конечно, гонца, принесшего дурную весть, уже не казнят, но ведь для чиновника гнев начальства сам по себе казнь, да и обернуться это может неприятностями, вплоть до «оргвыводов». Тем более в условиях, когда самовластие первого лица в государстве никем не контролируется, угодников предостаточно, а некоторые личностные черты его самого отнюдь не свидетельствуют о высокой степени терпимости. Известен примечательный эпизод, случившийся на совместном заседании Госсовета и Совета безопасности (далее цитирую корреспондента НТВ): Путин, обведя пристальным взглядом всех собравшихся, "раз восемь постучал по микрофону", а затем сказал, показывая пальцем себе в глаза: "Сюда нужно смотреть и слушать, что я говорю". А потом добавил, указав на дверь: "Не интересно, значит – пожалуйста". Такое обращение с министрами, как с расшалившимися школьниками, обещает многое. Во всяком случае, теперь все чиновники точно знают, куда смотреть, и помнят про дверь.
А если об изменчивости политики, то все помнят, как метались с одной стороны на другую наши первые, вроде бы демократические президенты Горбачев и Ельцин при малейшей неудаче на том или ином направлении, как легко тасовали кадровую колоду. Но они метались ещё и под давлением противоборствующих  политических сил, маневрируя между ними. Может, если нет такого давления, то и хорошо? Едва ли. Если в обществе, прежде всего – в политической элите нет постоянного и достаточно активного дискурса по проблемам развития, а тем более – нет необходимого «сопротивления материала», может возникнуть нечто подобное тому, что психологи называют утратой критичности. Это случается, когда человек в чем-то заметно преуспел и поверил в непогрешимость своих идей и действий. Известны случаи даже с гениальными учеными, которые в свое время добились выдающихся достижений, но затем выдвигали абсурдные идеи, будучи в убеждении, что всё приходящее им в голову заведомо ценно. То же самое происходит с политиками, проделавшими выдающуюся карьеру, особенно при постоянном восхищении подчиненных мудростью руководителя. Не вспоминаю уж Сталина – особый всё же случай, но нам ли, пережившим множество абсурдных увлечений одного только Никиты Сергеевича (от кукурузы и торфо-перегнойных горшочков до разделения одной партии на промышленную и аграрную) не понимать, что такое утрата критичности и насколько опасна ничем не ограниченная власть.
Известно, что многие зарубежные наблюдатели, политики и общественные деятели огорчены и озабочены итогами наших думских выборов. Более того, даже со стороны они заметили, что дело не исключительно в политических технологиях, применявшихся во время избирательной кампании. Прошу прощения у читателя, который, быть может, не в первый раз уже прочтет в моей статье упоминание о замечательном историке В. О. Ключевском, написавшем, что все наши беды происходят от въевшегося в нас за всю тяжелую российскую историю холопства. Что делать, если холопская мечта о единоличном правителе, «железной рукой» наводящем порядок, на последних выборах проявилась с небывалой силой, такой, что это, как мощный подземный толчок, зафиксировали и за рубежом. Если посмотреть на положение вещей, на перспективу с этой точки зрения, то, как выразился один мой друг и коллега, сведение оппозиции к нулю, уничтожение этим самого существа политики –  ужасающее достижение кремлевских политтехнологов. Оно может иметь и серьёзные отдаленные последствия. В такой вот пустыне вокруг однородного центра и для сам0й законной власти порой оказывается неожиданным, что откуда-то, как чёрт из табакерки, выскакивает прежде никому не известный харизматический вождь, играющий чаще всего на националистических моментах, а также на любых обидах людей, и увлекает за собой толпу. Сегодня невольно вспоминается Веймарская республика, увлекшаяся в свое время борьбой с коммунистами и не заметившая, недооценившая возвышение опаснейшего монстра – национал-социалиста. И вот это самый принципиальный вопрос: чем в конечном итоге отзовется революция в российской политической системе, как станет дальше развиваться наш общественный строй, будет ли, наконец, крепнуть в России гражданское общество. На Путина, на институт президента уже легла огромная ответственность за это.