Как-то раз я пришел на родительское собрание в японскую школу, где учился мой ребенок. Из родителей, как и у нас, в России, в основном мамаши. Мужиков только двое — я и ещё один японец.
Было начало нового учебного года, поэтому сначала учительница всех поздравила, сказав пламенную речь о том, что теперь наши дети вроде, как и не дети, а вполне взрослые и где-то даже самостоятельные люди! Японские лица начали потихоньку светиться от восторга за своих детишек. Родители, оказывается, просто и не заметили, что их чада вышли из щенячьего возраста, да и никто им об этом раньше не говорил. "Ещё бы им заметить, — подумал я — если они сами пребывают примерно в таком же состоянии". Процесс взросления в Японии наступает после сорока, а до этого времени японцы — это почти то же самое, что наши в 18-20 лет. Но к этому я привык, и пока ничему не удивился. Самое интересное началось дальше.
Учительница решила прочитать для всех стишок, который написала одна девятилетняя девочка. Прочитала. Сюжет стихотворения заключался в следующем: один маленький мальчик спёр из магазина жвачку. Его мамаша, узнав об этом, горько рыдала три дня и три ночи. Пацан, осознав, что был не прав, тоже пустился в плач и признал, что он плохой. Всё.
Смысл cостоял в том, что до собрания эту душераздирающую историю слушали наши дети, и каждый написал свои впечатления. Все написали правильно — мол, этот негодник всё осознал и больше так не будет. Но как только закончилась декламация для родителей, учительница попросила поделиться своими впечатлениями и нас. Слово взял второй папаша, сидевший у меня за спиной.
Говорил он минут пять. Основное содержание выступления "самурая" сводилось к тому, что пока мы - родители всё время заняты на работе, наша дорогая учительница, занимается с нашими детишками не покладая рук, за что ей большое человеческое спасибо. И без того путаная речь японца без конца сбивалась, все время возникали какие-то паузы. Когда, потеряв, терпение, я решил узнать, в чём же дело, я обернулся и посмотрел на него. Лучше бы я этого не делал!
Из глаз его неудержимым потоком струились слезы, он был весь в соплях, и вскоре просто зарыдал в голос. Через мгновенье рыдать и всхлипывать начали все – весь родительский класс! Как я удержался, чтобы не заржать (именно "заржать", а не засмеяться) глядя на это, до сих пор не понимаю!
Я так и не знаю, чем кончилось то собрание. Не выдержав вселенского потопа, я покинул аудиторию и, похоже, моего ухода никто не заметил. Ну а я еще долго потом подозрительно косился на «самураев», достающих из карманов носовые платки – не начитались ли он детских стихотворений?
Андрей Москвин
«Японский журнал»