Улыбки разных широт

Японцы шутят обидно, вьетнамцы — непонятно, немцы — смачно, англичане — тонко.

То, что чувство юмора нам жить помогает, известно всем - даже тем, кто таковым чувством не обладает. Впрочем, утверждение о том, что существуют люди, напрочь лишенные чувства юмора, весьма спорно. Некоторый жизненный опыт нашего автора, Льва Минца - редактора журнала «Вокруг света» с 35-летним стажем, корифея немарксистской журналистики, пытливого исследователя систем питания разных народов и полевого этнографа - заставляет его утверждать, что это чувство присуще всему роду хомо сапиенс. Только у некоторых - оно совсем другое, и не их вина, что остальные их не понимают. Скорее, это беда тех, остальных.

Позвольте начать с простого, пишет Superman.ru

Будьте готовы к тому, что смех — не обязательный признак веселости. Более того, иной раз он — признак глубокой грусти и крайнего смущения. Мой хороший знакомый, блестящий специалист в области экономики и никакой — даже в начатках этнографии, совершенствовал свои знания в Южной Корее. Страна эта дает возможности для глубоких и полезных размышлений своими успехами в исследуемой моим приятелем области.

Итак, погруженный в подобные размышления, экономист ехал по Сеулу, старательно соблюдая правила дорожного движения, и уже тормозил на красный свет на перекрестке, когда ему основательно врезали в багажник. Что, разумеется, немедленно прервало ход мудрых мыслей нашего специалиста, и он выскочил из арендованной машины с тем свирепым лицом, которое приличествует у нас жертве дорожно-транспортного происшествия. Виновницей столкновения оказалась дама средних лет. Оба участника ДТП сошлись, и дама расхохоталась. Она смеялась, вежливо прикрывая рот ладошкой, и сквозь смех пыталась что-то сказать.

«Ненависть к европейцам!» — пронеслось в голове специалиста-экономиста. Где-то он об этом читал.

Появился полицейский. Увидев иностранца, он тоже радостно засмеялся.

«Охранка! — мелькнуло в голове специалиста. — Провокация!»

(Надо отметить, что действие происходило лет десять тому назад, а совсем незадолго до того Южную Корею у нас малевали исключительно черной краской.)

Собрался народ. Он тоже смеялся.

«Даже народ оболванили, — мучительно подумал экономист, — трудовой народ»...

Опустим занавес сострадания над этой сценой, тем более что через некоторое время появился переводчик, и все стало на свои места. Дело в том, что корейцы смеялись не потому, что им было смешно. Дама смехом скрывала отчаяние от совершенного деяния. Полицейский — неудобство от того, что: а) происшествие имело место на вверенном ему участке и б) иностранец может Бог весть, что подумать о Корее, ее водителях и полицейских.

Народ же выражал, таким образом, сочувствие всем.

Павлин на мосту

Ну, кто сейчас не умеет есть палочками, поливая еду соей, вон даже восточный Новый год стали отмечать! Мир сблизился. Но мне ни разу еще не довелось встретить человека некитайской (невьетнамской, неяпонской) национальности, который был бы знатоком и ценителем восточно-азиатского юмора.

Автора занимал этот вопрос, и он постарался узнать как можно больше о понятии смешного в столь глубоко мною уважаемых странах буддий-ско-конфуцианской цивилизации.

В записках некоего Тралли — неважно, кто он по национальности, главное, что европеец и работал в японской фирме, — я прочитал, что самым трудным в общении с сослуживцами и работодателями была неожиданность их реакции. Бедный Тралли, как-то опаздывая на работу, неудачно спрыгнул с трамвая, упал, задрав ноги, и был замечен японцем-коллегой. Японец не мог на месте устоять от хохота, чем Тралли обидел. Но еще больше он обидел беднягу, немедленно рассказав об инциденте начальнику — скажем, г-ну Сумитомо. Г-н Сумитомо тут же вызвал Тралли, попросил все рассказать снова и корчился при этом от смеха. Не плати японцы приличную зарплату, только бы они своего сотрудника и видели!

Но зарплата была приличной, приходилось терпеть. Стоило приехать каким-нибудь инспекторам из Токио, как начальник вызывал высокооплачиваемого бедолагу и говорил: «Тралли (получалось: Турари), расскажите, как вы упали». А столичный гость уже начинал хихикать от предвкушения.

Потом рассказ утратил юмористическую свежесть, но служебное положение (сильно от этого комического инцидента упрочившееся) требовало неформальных встреч с токийскими визитерами, и те стали воспринимать Тралли, как почти своего. И вот однажды один почтенный пожилой джентльмен, служивший во время войны на флоте врачом, рассказал о том, как их эскадру у побережья Суматры нещадно разбомбили американцы.

— Вода, — говорил отставной врач, — просто кипела от напалма! И моряки императорского флота... — тут он сделал паузу, — плавали в кипятке, как вареные рыбы!

И рассказчик захохотал, и все захохотали, а врач, усиливая юмористический эффект повторил, утирая слезы:
— Как вареные рыбы!

Тут через силу засмеялся и Тралли, честно говоря, ничего смешного в страданиях моряков императорского флота не видевший. Отсмеявшись, господин доктор сказал: — Я гляжу, у вас превосходное чувство юмора, Турари-сан! Мне говорили, что вы очень смешно падали с трамвая. Расскажите, пожалуйста...

Так вот страдал бедный европеец Тралли...

Ну, да Бог с ним. Автор этих заметок в японских фирмах не работал. Зато ему пришлось провести немало времени во вьетнамских коллективах. Я заметил, что вьетнамцы — очень смешливы, во Вьетнаме все время слышишь смех. По любому поводу. И даже без причины — на наш взгляд: тогда он служит проявлением вежливости и воспитанности. Тесно сойдясь с вьетнамскими друзьями и коллегами, я услышал от них множество забавных историй, и могу утверждать, что народные вьетнамские анекдоты смело можно рассказывать у нас в любом здоровом армейском коллективе. Правда, воспроизведение их в печатном виде исключается.

Но мой мудрый друг Ле Суан Ту, вспоминая своего дедушку-конфуци-анца, поведал, что дедушка любил одну смешную и высокомудрую историю о Кун-фуцзы (Учителе Куне — Конфуции):
— Кун-фуцзы однажды шел по мосту. На мосту сидел павлин. «Павлин, кш-кш!» — сказал Учитель.

Мой друг приходил в состояние крайней веселости, излагая этот забавный и поучительный случай. Но так никогда и не смог объяснить мне, что же тут смешного. Наверное, чтобы оценить по достоинству прелесть новеллы, надо хорошо знать иероглифы, чтение которых и каллиграфию всю жизнь преподавал дедушка-конфуцианец.

Носки на рояле

Впрочем, восприятие юмора и способ пошутить могут застать врасплох и в тех местах, где нас не окружают сплошняком брюнеты с характерным разрезом глаз. В странах, где блондинов больше, чем брюнетов, а исторические хроники записаны не иероглифами, а латиницей, тоже есть, от чего зайти в тупик.

Уже в весьма взрослом возрасте автор попал в Германию и был поведен в цирк — знаменитый цирк, шутки тамошнего клоуна расходились по стране и становились фольклором. Вообще, я заметил, что немцы очень серьезно и уважительно относятся к цирку, и поход туда совсем не обязательно связан с необходимостью чем-то занять ребенка. Можно, например, сводить на представление зарубежного друга и гостя.

Посредине арены стоял рояль, на нем играл грустный клоун в преувеличенно-концертном наряде. На рояле стояла ваза с очень большим и ярким цветком. Появился другой клоун — тот, чьим остроумием наслаждалась чуть ли не вся объединенная Германия. Публика начала смеяться с первого его шага по арене. Но когда он разулся, стянул с ног длинные полосатые носки и положил их на рояль, зрители напряглись и смолкли в предвкушении. Цветок в вазе на рояле вдруг согнулся и стал на глазах увядать. Цирк взорвался от аплодисментов. Игравший на рояле клоун, до того не замечавший новоприбывшего, грустно спросил:
— Что это?

— Это мои носки, — ответил второй, — я ношу их, не стирая, уже второй год.

Аплодисменты. Первый клоун зажал нос. Его нарисованные брови поднялись до половины лба.

— И в таком виде вы приходите в гости?

— Ха-ха! — парировал второй, — Вы еще не знаете, что я ел перед приходом к вам!

Музыкант громко хлопнул ушами:

— Я знаю, что вы любите есть! Это, конечно, кислая капуста со свинокопченостями!
— Ха-ха! Сегодня я ел колбасу с горохом! Потому что вы такой скупой, что не накормите меня!

Тут музыкант, подобрав фалды лилового фрака, неуклюже кинулся бежать, путаясь в широченных штанах. А гость повернулся к нему спиной, согнулся и...

...Мощный залп слился с ударом оркестровых медных тарелок и ревом почтеннейшей публики. Я прикрыл лицо, конвульсиями спины показывая, что тоже корчусь от хохота.

Потом мне приходилось беседовать с приятнейшими и интеллигентными германцами о странноватой природе немецкого юмора. Из бесед и собственных размышлений у меня родилось впечатление, что странноватость эта происходит от достоинств немецкого характера и служит как бы их продолжением.

Выражение «Яблоки отдельно, ящики отдельно» пришло к нам именно от немцев, которые никогда не смешивают работу и отдых, серьезные занятия и развлечения. Они очень трудолюбивы и организованы. И работают тяжело. А когда отдыхают, «оттягиваются» по полной программе. Не давая спуску ни себе, ни другим...

Кто спорит?

На первый взгляд — а если этот взгляд поверхностный и беглый, то и на последний — юмор чехов, славянских соседей Германии, схож с немецким. Говоря ученым языком, разные «проявления телесного низа» обыгрываются чехами куда как чаще, чем, скажем, нами, и по поводам, нам не свойственным.

Давайте обратимся к самому прославленному произведению чешской литературы — «Похождениям бравого солдата Швейка». Многие воспринимают его как собрание анекдотов из быта пражских пивных и императорско-королевских австро-венгерских казарм: как напились и с кем подрались, и каковы результаты неумеренного потребления колбасы с горохом для пришедшего свататься жениха, который испугался папы невесты (в общем, см. предыдущую главу). Но если бы книга была только об этом, вряд ли она пережила те номера газеты, где печаталась с продолжением. А между тем, достаточно внимательно прочитать само ее название, чтобы задуматься: а почему, собственно, Швейк, всеми силами старающийся уклониться от выполнения воинского долга, назван «бравым солдатом»? И подойти к чешскому слову «швейковина».

Швейк ведь отнюдь не глуп, но когда ему нужно, притворяется идиотом — не таким, что пускает слюни, а таким, что с восторгом развивает любую начальственную глупость до полного абсурда и тем самым выставляет на посмешище того, кому не может сказать прямо: «Дурак!» Вот это и есть швейковина, в сущности,— ирония, при которой говорят совсем не то, что думают. В чешской истории, увы, предостаточно эпох, когда лучше было не высказывать свои мысли вслух...

Одну из таких эпох я прекрасно помню. Она началась в августе 68-го, когда, по просьбе государственных и партийных деятелей Чехословакии, наши и другие братские войска вошли в союзную, но несколько странно себя поведшую страну. Тех самых «государственных и партийных деятелей», кстати, не могут найти до сих пор. А в 68-м их «глухая несознанка» дала повод для шутки:

— Что советские войска так задержались у нас?

— А ищут пригласивших их деятелей. Невежливо, знаете ли, уходить, не поблагодарив...

Потом началась «нормализация», в ходе которой каждый свободный квадратный миллиметр страны был заклеен идейно выдержанными плакатами. Среди них выделялась цитата из речи первого коммунистического президента тов. Готвальда: «С Советским Союзом — навеки!». Лозунг нашел отклик в сердцах широких масс. Они часто его повторяли. С небольшим добавлением: «И ни секунды больше!»

Но это был, так сказать, «юмор между своими». Коварная швейковина подстерегала чужих. Чаще всего — наших сограждан. Видя правильные плакаты, слыша правильные речи и — к тому же — не всегда будучи тактичными, соотечественники иной раз такое лепили...

К примеру, убедившись, что многие чешские слова звучат и значат почти то же, что и русские, а понимать надписи мешает латинский шрифт, который почему-то многие из наших читали на английский лад, они советовали чехам: «Вам бы надо русскими буквами писать!»
— Ой, как хорошо бы было! — начинал один чех в ответ. А второй подхватывал:

— Даже просто начать говорить по-русски!

— Но это сразу трудно. Наверное, сначала мы перейдем на украинский, он нам чуть легче.

— А может, и вы на украинский перейдете? И у нас будет один язык.

Спорил с этим разве самый тупой; до остальных доходило, что над ними смеются.

А в одном районном центре на главной площади стоял стенд «Вовремя пришли!» — так на казенном языке выказывалась благодарность за август 68-го. Мое внимание привлекло письмо в самом центре. Написали его «дембели». «Мы, из Сибири, Вологды, с Урала, сегодня уезжаем. Но помните: можем вернуться в любой момент!» А потом — стихотворение из тех, что пишут в «дембельский альбом», не заверяя в Главном политическом управлении:

Там ждут нас девочки, друзья и ресторан,
Вино и курево, веселый наш шалман!

И оно было тут же переведено и красивым крупным шрифтом напечатано. Только слово «шалман» перевели как «бардак».

Над своим горбом...

Помните одну из самых смешных программ советского телевидения — «Кабачок 13 стульев»? Там действующие лица именовали друг друга «пани» и «пан», а все потому, что содержание передачи было заимствовано из польских юмористических журналов. Шутки и ситуации были доступными, проблемы социалистического общества — бытовыми, по преимуществу — общими, а то, что выходило за эти рамки, не попадало в «Кабачок».

Вообще-то не попадало многое: скажем, польский политический анекдот. А уж он-то в польском юморе занимает почетное место.

В 1967 г., после Шестидневной войны, когда Израиль наголову разбил арабские армии, многие поляки (зачастую даже и совсем не юдофилы) восприняли это событие не так, как должно бы было гражданам одного из государств лагеря мира и демократии (лагерь осуждал вероломную агрессию против миролюбивых арабов, за день до полного разгрома обещавших стереть противника в порошок и утопить всех евреев в море). Партийный руководитель тов. Гомулка грозно одернул несознательных, произнесши верные, хотя и не по делу, слова: — У каждого поляка может быть только одна Родина!

На что старый писатель Антони Слонимский ответил:

— Правильно, только одна. Но почему именно Египет?

Любая шутка Слонимского тут же расходилась по всей Польше. Великолепная ирония! Да, поляки предпочитают иронизировать над собой. И этим сильно отличаются от великих соседей справа и слева. Чужеземца, однако, подстерегают тут подводные ямы и каверзные ловушки.

Лет десять тому назад, на закате социализма, мне довелось приятно отужинать в польском доме. Гостей было немало, беседа текла непринужденно, галантно и остроумно. А крутился разговор вокруг взяточничества, достигшего в предзакатной Польше неприятных размеров.

При этом рванья рубашки на груди у собеседников не наблюдалось, как и разговора о всемирных проблемах, — просто очень смешно рассказывали о собственном опыте. А поскольку я был единственным среди них иностранцем, то в рассказы ненавязчиво вводились элементы, помогающие мне разобраться в проблеме. Так это забавно звучало, так я смеялся со всеми, что на какой-то момент почувствовал себя одним из них — и заметил шутливым тоном:

— Ну, панове, не могу понять, о какой стране вы говорите. Это что — Конго-Киншаса?

Наступила тишина, словно я сотворил нечто непристойное. Улыбки не исчезли, но стали только вежливыми — без теплоты. Последний рассказчик сказал:

— Нет, Польша. Мы понимаем это и переживаем. И знаем, откуда это к нам пришло.

Уточнять, откуда я не стал. Хозяин мастерски загладил неловкость. Гости, увидев мое искреннее смущение, стали общаться со мной подчеркнуто тепло. А осадивший меня пан подвез до гостиницы. Происшедшего он не касался, но я сам почел за должное извиниться.

— Пустяки! — отвечал он. — Хотя, знаете, у нас говорят, что над своим горбом может смеяться только сам горбатый. Как насчет стаканчика завтра вечером? Скажем, в шесть, в «Гонге»?

Наверное, отсутствие на нашем застойном телевидении программы, основанной на венгерском юморе, объясняется его малой для нас понятностью. Дело, естественно, не в самом юморе, а в непривычном антураже, трудных именах и фамилиях. Ну, как вы объясните, к примеру, что в сочетании Ковач Бела на первом месте обязательно стоит фамилия? Что Бела — имя не женское, а мужское? Зато Ковач Белане — имя женское, обозначающее замужнюю даму, хотя имя Бела — и тут мужское, а последнее «не» — вовсе не отрицание всего сказанного выше, а лишь подтверждение того, что супруга указанной дамы зовут Ковач Бела? (См. сначала.) Пока все объяснишь, смеяться расхочется.

И очень жаль. Венгрия — родина блестящих юмористов, сам язык полон таких неожиданных сравнений, эпитетов, сочных выражений, что просто призывает шутить и смешить. Естественно, это относится только к тем, кто владеет венгерским языком. А таких людей не то, чтобы очень много... Попытки же неумелого перевода, с дословной передачей идиом, могут запутать даже человека, в некоторой степени этим языком владеющего.

Лев Минц